Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)

Божественная плоть Урана-Ану переместился в заоблачную даль и теперь бог Неба отчётливо видел нечто огромное, объёмное, переливающееся блёклыми, едва заметными даже для глаза высшего существа радужными лучам. И вот, эти струящиеся лучи расступились и перед взором парящего бога предстал великолепный сад, поросший множеством цветов, благоухавших неземным ароматом, деревьев, бросавших благостную тень и где-то вдалеке мирно журчал ручей. Уран-Ану ступил на дорожку между цветами, выложенную розовыми плитками.

— Приветствую тебя, бог Неба! — услышал он женский голос, чуть сдавленный, грустный. Он как бы доносился из самого пространства.

— И тебе привет, богиня мудрости! — ответил Уран-Ану, шагая прямо. — Миленькое местечко. А я-то всё гадал, где ты могла бы прозябать всё это время, после того, как твой сын лишился власти, да и жизни тоже.

— Прозябание уже давно стало моей судьбой и судьба эта не отходит от меня, даже когда все боги стали от неё свободны.

— Бывали судьбы и похуже. Вот, например, судьба Кроноса. Ему-то точно не дали улизнуть, когда отняли власть. Скинули в Таратар и караулили до тех пор, пока не пришло время и другим богам составить ему компанию.

— Кажется, тебя это утешало.

— Я бы не сказал. Это не исправило того факта, что я был предан собственным сыном. Хотя, его тоже можно было бы понять, я был не самым лучшим отцом для большинства своих детей. Но мне бы не хотелось сейчас делать тебя своим духовником, Метида, и каяться в своих грехах или жаловаться на согрешивших передо мной. У меня к тебе очень много вопросов и мне кажется, что ты знаешь на них ответы. И что-то подсказывает мне, что ты не откажешь мне в этих ответах. Тогда я тоже буду сговорчив и не очень злопамятен.

— Да, я понимаю, у тебя есть повод для злопамятности…

— Есть, есть! Века прозябания среди смертных, унижения, мои дочери, спящие на дне Тартара, пусть без оков и не страдающие от бессонницы… И я привык, что одна из них была всегда рядом со мной, она была моей спутницей, единственное существо, которое было мне по-настоящему дорого… И ей ли, прекрасной богине любви, было лежать там, на дне этой страшной бездны, после той великолепной судьбы, что была у неё? Но я знаю, что ты пыталась её спасти, ты хлопотала за неё, предложила ей сторону твоего сына, хоть она и отказалась. Именно поэтому я нахожу в себе силы вести с тобой разговоры. И если ты окажешься бесполезной для нашего спасения, то сомневаюсь, буду ли я и дальше молчать о твоём тайном убежище…

— Уран-Ану. Просто спрашивай — мне теперь нечего таить. Все мои тайны остались в прошлом.

Садовая дорожка завернула за поворот — и за розовыми кустами выросла беседка из чистого золота, сверкающая густо усыпавшими её драгоценными каменьями. В этой беседке на диване, на горе подушек возвышалась фигура Метиды, облачённая в роскошные одежды, в которых преобладал красный и золотой цвет.

Уран-Ану остановился возле входа в беседку и прямо взглянул в прекрасное, уже подзабытое лицо богини мудрости.

— Кто тот, кому подчиняются Власти, Силы и Крылатые, созданные твоим сыном? Я знаю, что он называет себя Человеком. Но какое высшее существо могло назваться Человеком, кроме…

— Да, да, это он, он, наш знаменитый любитель человеков, Прометей, — усмехнулась Метида.

— Откуда ты знаешь, что это — он?

— Потому что мы по сей день не прекращаем с ним общения.

— Вы в дружбе?

— Я бы этого не сказала.

Уран-Ану материализовал удобное кресло и уселся в него перед входом в беседку, забросив ногу на ногу.

— Итак, — произнёс он, — последняя наша встреча с тобой произошла перед началом сумерек, именно тогда ты с таким куражом поведала мне, как сбежала из расплющенной башки Зевса, что Прометей обнаружил тебя, но выдавать не стал, потому что уже тогда лелеял коварные замыслы о том, кто свергнет царя олимпийцев. Мне известно, что этот идиот, будучи и без того наказанным за украденный у богов огонь и прикованный к скале, добавил себе мучений, непродуманно ляпнув, что знает, кто скинет Зевса и займёт его трон, а потом терпя пытки, но не выдавая, кто бы это мог быть. И только после веков невыносимых страданий он, наконец, сообразил соврать, что это, якобы, может быть сын Фетиды, если Зевс сойдётся с ней. Когда его, наконец, помиловали, всем казалось, что его дух сломлен, ан, нет, оказывается, он всё ещё тот же прежний богоборец и человеколюбец, что прежде! Я так понял, Метида, он не побывал в Тартаре вместе со всеми?

Метида грустно усмехнулась: