Нам не дано предугадать

Зажили отлично, весело. Утром разные уроки, затем прогулки пешком, в экипаже, рыбная ловля, собирание грибов, все веселило меня. У дяди был единственный сын Абрам, немного моложе меня. У него был гувернер, который давал и мне уроки, затем был еще русский учитель. Музыку преподавала мама, а злосчастную математику мой отец. Лето проходило весело. Дядя Петр был хлебосольный хозяин, любил, чтобы к нему приезжали гостить, и дом их постоянно был полон, особенно молодежью. Чаще всех подолгу гащивали зятья его Львовы, Николай и Леонид, оба веселые, неженатые, они привлекали и своих друзей. Устраивались пикники и длинные прогулки. День именин дяди, 29 июня, привлекал массу народу. Из Звенигорода приезжали поздравить его власти. Дядя был предводителем дворянства.

С утра лилось шампанское. Из Москвы приезжали родственники, знакомые… Все оставались ночевать, и это было самое забавное. Ночевали всюду, как попало, даже на террасе наверху. Я, конечно, выпросила позволение ночевать там с М. Н. Львовой, сестрой тетки Хвощинской, и мы обе отлично устроились, притащив сена, но заснуть я не могла во всю ночь по двум причинам. Улеглись мы поздно, когда заря уже занималась, а кроме того, комары нас облепили.

Вставши рано, я с девушкой отправилась купаться, и сна как не бывало.

Следующий после именин день проходил так же весело. Провожая гостей, подавали опять шампанское, и проводы были самые шумные. Подавалось бесчисленное множество экипажей всех сортов.

Бряцали бубенчики, лошади ржали, прислуга суетилась, и под шум всей публики трогались один за другим коляски, пролетки, шарабаны и пр. Быстро пролетало лето. 5 сентября, ко дню именин тети Елизаветы Николаевны, повторялось почти то же. Опять гости, опять шампанское с утра, но спать на террасе не приходилось. Вспоминаю одну свою шалость, от которой долго краснела: начитавшись Майн Рида, кажется, «Des coureurs des bois»[37], мне пришла мысль пожить в лесу! И вот, когда вся наша компания устроила пикник в лесу, я тихонько от них исчезла и скрылась никем не замеченная, захватив с собой хлеба. Я шла все дальше и дальше в глубь леса, находя это очень забавным, не думая о беспокойстве матери и других. Слышала я отдаленные голоса, которые скоро прекратились. Надвигался вечер, и хотя ночи были короткие, но мне стало немного жутко и я невольно начала искать выход из леса. Никто мне не попадался, и я шла и шла. Наконец лес начал редеть, и я вышла на поляну. Я совсем не знала, где я. Встретилась баба, у которой я спросила дорогу. Проходив еще порядочно, я увидела знакомые места и бегом пустилась домой. На балконе сидело все общество, и можно себе представить, как меня встретили! Мой двоюродный брат не давал мне покоя своими насмешками, а на мама я не смела взглянуть… Все вышло так глупо и навсегда отняло желание бегать по лесам.

Прошло веселое лето у милых тети и дяди Хвощинских, наступила осень, и заговорили о переезде в Москву. Так как я очень отстала в русском, то мама торопила с отъездом, и вот мы, скрепя сердце, простясь со всей семьей, на лошадях (железная дорога еще не была готова) выехали из гостеприимной Власихи. Приехав в Москву к вечеру, мы узнали, что накануне в нашей квартире, наверху, в проходной комнате, повесился наш старый буфетчик Парфен. Это на меня произвело удручающее впечатление. Я не решалась долгое время проходить этой комнатой, мне все казалось, увижу висевшего несчастного Парфена! Никто в этой комнате не решался жить, и в ней стояли шкапы и сундуки.

В квартире этой не пришлось долго жить, так как мой отец вновь поступил на службу и мы переехали в казенную квартиру.

Но зиму мы всю прожили, и я серьезно принялась за уроки. Взяли мне учителем Закона Божьего протоиерея Ст. Ив. Зернова. О нем я до сих пор вспоминаю с любовью. Одухотворял он эти уроки живым словом, вливал в душу те истинно христианские чувства, которые так нужны людям. Чудною смертью умер этот пастырь церкви, у алтаря скончался он. Это было много лет спустя, когда я была замужем.

Начались и уроки русского языка, и английского, немецкого, французского и т. д. Самые любимые были уроки словесности и истории с С. А. Мерзляковой, дочерью поэта. Она удивительно интересно, увлекательно преподавала и имела громадное нравственное на меня влияние. Мыслей была она самых либеральных касательно любви.

Она всегда говорила, что раз человек искренно увлечется и полюбит, то преград нет, будь этот человек неизмеримо ниже сословием, положением и т. д. Любовь, и только она, должна все себе подчинить. Моей матери эти споры не особенно нравились, и она боялась влияния на меня Софьи Алексеевны. Под этим влиянием написала я свой рассказ «За рубежом», донельзя наивный и над которым немало смеялись мои внучки.