Эти уроки проходили очень весело, мы обыкновенно в этот день обедали у Хвощинских. До обеда – забиралась я к ним раньше, чтобы досыта наговориться в их комнате наверху, для чего мы запирались, чтобы наши секреты никто не подслушал. Смеху и шалостям никто не мешал. Нахохотавшись досыта, Леля и я больше других выдумывали разные шутки, к 5 часам мы шли вниз к обеду, а в 7 часов являлся Ермолов. Учили нас всяким красивым танцам, «lanciers»[40], качуче (испанский танец с кастаньетами) и др. Мазурка и качуча были мои любимые танцы и мне удавались. Из кузин я больше всех сошлась с прелестной Лелей, живой, умной, на два года моложе меня, умершей рано в Неаполе от тифа. У нее в высшей степени было то, что называется le charme[41]. Белокурая, тонкая, со слегка вздернутым носиком, смеющимися светлыми глазами, она нравилась своим веселым задором. Соня, впоследствии вышедшая замуж за Иваненко, была апатичная, добродушная натура. Она также рано умерла, оставив маленького сына, который вскоре за ней последовал, а муж ее вторично женился, на Катковой. Третья кузина, самая красивая, Вава Карнович, жива доселе, очень была несчастная в браке с Карновичем, была им покинута с многочисленной семьей, с ней я не так дружила и после ее замужества мало с ней виделась, а детей ее почти не знаю.
Моя тетка Варвара Андреевна Хвощинская была красавица в полном смысле слова, но красотой довольно грубой, русской красавицы. Дядя Николай Абрамович безумно был влюблен в свою жену и женился против воли отца, который находил, что эта партия не для него – она была дочь модистки, хотя отец был генерал. Жили Хвощинские дружно, счастливо много лет. У них было восемь дочерей, из которых почти половина умерли молодыми. Кроме старшей В. Карнович, остались еще Катя за маркизом Империале в Италии, две за Обуховыми и Перфильева. Не скажу, чтобы эти браки были из счастливых. Варвара Андреевна умерла от рака, горько оплакиваемая мужем. Дядя Николай был удивительной доброты человек, не верил в зло, характером очень напоминал мама. Он умер 90 лет уважаемый всеми, кто его знал. В молодости он много занимался музыкой, приятно играл на скрипке и даже до последних лет своей жизни старческими пальцами старался играть на этом инструменте. Часто в его доме устраивались музыкальные вечера.
В 1867 году к весне в Москву ожидался приезд царской семьи с целью познакомить цесаревну с Москвой. Принцесса Дагмар стала Марией Федоровной. К этому приезду готовились с радостью. Мама решила, что и я буду на Высочайшем выходе, хотя мне исполнилось только 16 лет. Но я была по росту совсем взрослая и принялась заблаговременно думать о своем туалете.
Назначен был день въезда. Взяли и мы окно на Тверской. Настал ожидаемый день. Майское солнце заливало улицы Москвы. Движение всюду неимоверное, тьма народу, пропускаемого всюду, экипажи придворные и др. Все нарядно, все блестит, и мне становится весело от этого шума, движения.
Отлично видна улица, и вдруг среди гула толпы раскаты могучего русского: «Ура!» Это «ура» я и в юности, и позже равнодушно слышать не могла, так же как и звуки дивного нашего гимна!
Царские экипажи длинной вереницей следовали один за другим. Шесть белых коней впряжены в золоченую карету, по бокам ее с одной стороны ехал Наследник, счастливый жених миловидной будущей нашей Царицы. Она вся в белом, с улыбкой, кланялась народу, а большие, красивые, темные глаза с любовью глядели на этот народ, который полвека спустя вонзил меч в ее материнское сердце!
Не пришлось мне быть на Выходе! Заболела я корью, сильной, но без осложнений. Мама выезжала то на балы, то на рауты и перед отъездом заходила всегда ко мне показать свой туалет. Как хороша была она и как запечатлелось особенно одно ее платье из белой легкой материи с бархатными алыми лентами в виде отделки, а на голове венок из золотых листьев! Талия была тонкая, стройная, каких теперь не найдешь, шея, постановка головы напоминали древнюю статую.