Если на глади морской водывосстановить следывсех кораблей,сколько б морщин увидала тына ней!Сколько при свете полночных звездвновь бы легло бороздморю на грудь,и каждое судно оставило б хвостдлинный, как Млечный Путь.Но море счастливо. Никогдаследов не хранит вода,даже на берегу.А я одного твоего следас жизни стереть не могу!Февраль 1941 г.
О волнах
Когда вечереет и закатное пламяЗа морем вспыхивает реже и реже,Ты видала, как волны припадают губами,Розовыми и теплыми, к песку на прибрежье?А когда над бухтой распустятся звездыПушистыми почками в вечер пахучий,Слышала ты, как полнится воздухЖалобой моря, что песок неуступчив?Волны тоскуют легко и привычно,Волнам не спится, волнам рокочется.А песок молчит, и ему безразлично,Очень ли морю на берег хочется.Чуть шевелится, млея, огромное,Будто не море, а заводь в корытце.Но однажды вздрогнет, от страсти темное,И берегу некуда будет скрыться.И ты увидишь — такое близкое,Оно налетит, громыхая, шалое,Стиснет в объятьях, сомнет, и выласкает,И уйдет, успокоенное и усталое.Февраль 1941 г.
Лесовик
Он под вечер приехал, зашел, посидел,Трубку выкурил, новости рассказал,И никто не заметил, что он поседел,Что опутали густо морщинки глаза.Говорил о зверье, убегающем в тьму,О повадках козуль, о забавах лисятИ мельком в разговоре сказал, что емуПо метрической выписи под шестьдесят.Удивились ребята: — Да ты ведь старик,Из тайги уходить бы пора по годам.Не могу, — отвечает, — я к лесу привык,Я родился, и жил, и состарился там.И пока выручает тайга старика,Коли выйдет кабан или прянет коза,Не откажет винтовка, не дрогнет рука,И про слух бы плохого никак не сказал.— Ну, а хворь нападет от людей в стороне? —Улыбнулся, прищурил с хитринкою глаз:— Я, ребятки, кремневой породы, и мнеУмирать не от хвори придется, а враз.И тогда в одночасье не станет кремня… —Пошутил, даже песню с парнями пропел,А под утро, навьючив мешки на коня,Он опять в чернолесье ушел по тропе.И сказал лесоруб: — Сколько он ни старей,Ни к кому не пойдет из тайги на поклон.Чем ни больше дробится кремень, тем острейИ, пожалуй, упорней становится он.МоскваИюнь 1940