С Костылем произошло нечто похожее. Роковые события развивались быстро. На мысе Сюркум мы взобрались на скалу оглядеться. До заветной цели оставалось километров шестьдесят. Для отмахавших по бездорожью пятнадцать морских миль это сущий пустяк. Мы глотали ледяной ветер на высоте не менее двухсот метров, а под нами простиралось безмолвное белое полотно залива. Внизу спокойно возлежали огромные серые валуны, вмороженные в пузыристый синий лёд. Костыль неосмотрительно подошел к самому краю, а я наоборот отодвинулся подальше. И тут я заметил, что сбоку кто-то скачет по снегу. Это был то ли колонок, то ли ещё какая зверушка. Но эту грязно-рыжую дрянь запросто можно спутать с обыкновенной крысой. Животное было метрах в десяти и прыгало в сторону Пашки. Я крикнул: – Костыль, смотри! Костыль оглянулся, заметил одушевленный предмет, в ужасе распахнул глаза и дернулся от испуга. Из-за этого движения под ним обвалилась снеговая шапка и он, потеряв равновесие и опору, свалился в пропасть. В мгновение стало так тихо, будто я находился в космосе. Не сделай я пару шагов от пропасти, лежать бы внизу нам вместе.
Не меньше двух часов я пыхтя и чертыхась добирался к мёртвому товарищу. Сказать, что я перенёс и плакал ли, это, Дуся, ничего не сказать. Горькие мои слезы оросили не менее двадцати километров безлюдного зимника. Чего стоит только посмотреть в открытые глаза мертвяка! Я, милейший, за какой-то час постарел. А много это или нет судить не мне.
Тело друга оказалось зажатым между многотонными камнями, которые в межсезонье облизывают многочисленные шторма. Последнее, что я смог сделать для товарища, так это просто завалить окатышами его останки от случайных птиц, выколупывая их из спрессованного снега. Остальное, должно быть, доделает многочисленная прибрежная живность и морские волны. В обратный путь меня погнал леденящий душу страх, прилепившийся к спине. Словно вражеское копье пронзила мысль, что часы мои сочтены. Страх, осмелюсь сказать, состояние жутко богомерзкое. Но, хвала Всевышнему, пронесло.
– Дуся, вам приходилось бежать так, чтобы нёбо покрывалось инеем, как это бывает с ванильным мороженым, а холод опускался до пупа? Нет? И не советую. А мне пришлось. Ни один марафонец не проделывал ничего подобного, это я заявляю официально. И преследовало меня дурацкое ощущение гибели, пока я не заметил впереди дымы от печных труб. Где-то там, со злости, я зафинтилил в молчаливую пихтовую поросль оказавшийся уже не так уж и нужным пистолет.
Что касается меня, мне, как видите, повезло выжить, и я надеюсь вернуться вместе с вами в родные теплые края. Мне нужны грязи. После злополучного турне стали болеть коленки. Видно я переборщил, когда бойко бороздил белое безмолвие; там, верно, что-то поистёрлось.
И, Дуся, предупреждаю – никакой самодеятельности. Никаких там идей. Мечты о богатстве выкиньте из головы напрочь. Нужно благородно относиться к жизни. Мы не барыги. Мы воры, а это звание особенное. Наш союз будет внутренне красив и вести себя, дорогой мой коллега, мы будем пристойно. Полагаю нашего умения хватит иногда иметь временный ночлег и на походном столе немного деликатеса. Вам предстоит много работать и учиться, а я излечу в мутных водах Таганрогского залива суставы, по ночам буду смотреть цветные сны из детства, кушать жареные бычки и переживать за то, что у закадычного друга нет могилки.
А, как вы, мой юный друг, думаете, нужна ли она ему теперь, да и вообще нужна ли?…