Наизнанку

— Не шучу. Но на ночь ты остаешься у меня. Ночевать можешь в гостевой комнате, примешь душ, все дела, а утром заедем к тебе домой, ты переоденешься, и мы поедем на работу. Договорились? Заметь, я тебе уступаю.

— Хорошо. Начнем?

— Начинай, лапа моя.

Глава 21

Знать бы куда написать письмицо с жалобой на это совершенство, чтобы больше такие не рождались. Ну нельзя же так, природа! Правда, это за гранью. Лежит и улыбается. Черт, у него еще и улыбка красивая. Что сделать, чтобы он прекратил быть таким привлекательным? Может ему зуб выбить? Точно-передний! И улыбаться не сможет, и говорить. Но лицо-то останется все равно красивым. А тело! Оно ведь тоже никуда не денется.

— Остается надеть паранджу. Хотя в ней будут видны глаза.

— Что?

— Ой, прости, это мысли вслух.

— Ты меня пугаешь. В парандже я тебя не приму. Ну что ты там наперкутировала, Марина Евгеньевна? — хороший вопрос, а что я там наперкутировала?

— Мне показалось, что у тебя коробочный перкуторный звук.

— Батюшки…и что это значит? — наигранно удивляется Марк.

— Эмфизема легких.

— Кошмар. И от чего это?

— Ну… может это эмфизема курильщика?

— Мне тридцать два года, для эмфиземы курильщика нужен хотя бы стаж, не говоря уже о других факторах. Ну?

— Ну может ты курил с трех лет, вот тебе и стаж.

— Ну да, ну да, как пошел на горшок, так сразу начал тырить сигареты у злобной тетки воспитательницы. А как стукнуло семь, уже жить без них не мог. Как же не закуришь-то в детском доме. Итак, у меня эмфизема курильщика. Правильно? — глядя на эти вены я даже не могу вспомнить каковы еще причины эмфиземы. Хотя о чем я?! У него и звука-то коробочного нет. Когда мы оба прекратим друг другу подыгрывать? — Ну чего молчишь?

— Да. Эмфизема курильщика.

— Окей. Я запомнил. Для справки: я никогда не курил.

— И даже не пробовал?!

— Один раз не в счет. Я противник курения. Увижу с сигаретой-руки отобью.

— Да я вообще никогда не пробовала.

— Ну я понял, что ты вообще мало что пробовала. Продолжай, лапа моя.

— Давай на живот, я спину еще не перкутировала.

— Нет. У нас же все не по правилам. Хочу тебя видеть, поэтому только спереди. И вообще, переходи к сердцу. Мы и так уже поняли, что с легкими у меня беда.

Кто бы сказал, что я на свидании буду пальпировать своего же как бы… парня. Фу, не звучит. Ну какой он парень? Мужчина. Причем донельзя красивый. Ой, мамочки, у меня что испарина на лбу вылезла? Тихо, дыши глубже, Марина, не позорься. Вновь кладу палец на его грудь и начинаю перкутировать границы сердца. Только не смотреть на его лицо, иначе я вновь что-нибудь сморожу. Странное дело, еще совсем недавно, когда я демонстрировала на нем «китайские точки», у меня и в мыслях такого не было, я и думать не думала о его теле. Ну смазливый и что? Таких тьма. Вновь взглянула на его лицо и в который раз пожалела, что согласилась на его предложение. Этот гад преспокойненько улыбается, прищуривая глаза. Глаза ему выколоть что ли? Может в них все дело? Да, надо выколоть ему глаза и выбить зуб. И я стану его низкорослым поводырем. Боже мой, что было в этом дурацком шоколаде? Может он с какой-нибудь травкой был? В очередной раз сглатываю и вполне уверенно смотрю на Марка.

— Ну и что там с сердцем, Мариша?

— Все нормально.

— Все хорошо после эмфиземы?! Или границы сердца расширены?

— Расширены, — киваю как китайский болванчик. — Да.

— В попе два дрозда.

— Что?! — вновь поднимаю на него взгляд.

— Это рифма, Марина-пальпаторная дивчина. Ты ответила-да, я говорю в попе два дрозда. Приступай к аускультации. Очень интересно, что ты там услышишь.

— Фонендоскопа нет.

— А ты ушком. Качество, конечно, пострадает, но считай, что мы с тобой в поле. А я лежу голый на траве. И рядом никого. Ни фельдшерского пункта, ни дороги, ни единого человека. А мне так плохо дышать с эмфиземой легких. Послушайте мне сердечко, Марина Евгеньевна, — я не знаю зачем я оглядываюсь по сторонам и что хочу увидеть. Наверное, скрытую камеру. Со стороны можно подумать, что у нас какие-то сексуальные игры. Вот только вопрос зачем это нужно Марку? Я, конечно, не спец, но разве ему сейчас не надо в душ или куда-нибудь еще? — Марина Евгеньевна, может хватит думать?

— Да.

— Верховая езда. Приступай.

Ставлю руки по бокам от Марка и прикладываю голову к его груди. Поза жутко неудобная, не привыкла я держать пусть небольшой, но все же собственный вес на руках. И кое-кто мне в этом совсем не помогает, напротив, наглым образом подсекает мою правую руку так, что я оказываюсь лежащей всем телом на его груди.

— Что ты там слышишь, дочь моя? — кладет мне руку на плечо и начинает легонько поглаживать. — Что-то серьезное? — конечно, серьезное. Вместо того, чтобы слушать его сердцебиение, у меня так грохочет собственное сердце, что я не могу ни на чем сконцентрироваться. Полежать на чьем-то непозволительно красивом теле очень приятно, только пора бы и честь знать, Марина. Отрываю свою голову от его груди, и опираясь на руку, вновь приподнимаюсь.

— Патология на лицо.

— Да ладно?

— Кровожадно. На верхушке сердца систолический шум.