Наизнанку

— Помнишь ты сказал, что я лживая? — устав сопротивляться, она расслабилась и прижалась к плечу, обжигая шею своим дыханием. Тонкие пальчики скользили по коже, замедляясь на границе с щетиной. Длинным ногтем она вырисовывала четкую границу. — Только это не я лживая. А ты. Как только я подбираюсь слишком близко, ты группируешься, превращаясь в сплошную броню. Твой голос становится ледяным и трескучим, как сибирский мороз, движения резкими, как порывы ветра, глаза пустыми, слова больно обжигают, оставляя уродливые шрамы в душе, пронзая до боли и без того обескровленное сердце. А поцелуи… Они становятся грубыми и резкими, как волны океана. Настоящие только мурашки, которые пронизывают меня, как электрический ток. Я забываю дышать, не вижу окружающих, не слышу их слов, потому что всё моё внимание приковано к тебе. Ты магнит для меня. Ты стихия, Наскалов. А я ощущаю себя хрупким плотом последи ледяного океана. Меня окружают крейсеры и ледоколы, поражающие своей мощью и силой. Но ты… Ты везде. Обнимаешь волнами, а мне жарко, целуешь, щекоча ледяными брызгами, а я горю… Мою грудь сдавливает, потому что я не понимаю, что мне делать? Плыть к берегу или утонуть, похоронив себя навсегда в тебе. Страшно разжать руки, крепко цепляющиеся за край плота. Очень страшно. Ты сила, от которой подгибаются колени, но в тебе нет цели. Вот ты смотришь, а я не понимаю, чего ты хочешь?

— Я хочу жить так, как хочу… — только и мог выдавить из себя. Остановился у старого амбара, прижав Янку спиной к деревянным дверям. — Не думай, детка. Оставь это мне. Просто дыши. Просто будь рядом, наполняя мою жизнь многочисленными оттенками бессмысленности!

— Боже… — она рассмеялась, закинув голову назад. На лицо стали падать мелкие снежинки, застревая в длинных ресницах. — Это сомнительный комплимент, Олег! Мне и в своей жизни хватает этого бессмыслия.

— Ян… — блуждал взглядом по тонкой шее. Объемный шерстяной шарф съехал, оголив кусочек бледной кожи. — Если бессмысленно одному, если плохо наедине с собой, то никогда не будет хорошо в бессмыслии и пустоте с кем-то. Две пустоты никогда не дадут ощущения наполненности. Запомни. А вообще, мы так много говорим… С тобой я ощущаю себя философом, а я мужик! И хочу говорить о сиськах, попках и тачках!

— Фи! — она опустила голову, впившись в меня самым мягким взглядом, ничего не ждущим, не требующим. Лишь отдающим всю себя, открывающим, распахивающим все настежь… Таким, от которого хочется поплыть, растаять. Розовые губы дрогнули, растянувшись в улыбке. — Поцелуй меня так, как вчера….

— Терпеть не могу целоваться….

****

— Что? Нет! Ни за что! — она вырывала свою ладонь, стараясь выскользнуть, но я стоял, не тронувшись с места. — Ты специально меня заговорил, чтобы я ничего не спрашивала! Да? Эти масляные глаза, тихий голос. Позволил поныть и задать кучу вопросов! Я почти поверила, что ты растаял, Наскалов! Это грязно!

— Да, детка… — как только она перестала вырываться, дернул, прижимая к себе. От нее исходило такое нежное тепло, окутывающее меня до самой макушки. Казалось, что, находясь с ней, действительно можно растаять и поплыть.

— Нет, Олег! — напыщенная злость слетела, остались только жалкие попытки отговорить меня.

— Да!

— Я сказала нет! — взвизгнула она, но не сделала ни одного шага, оставаясь прижатой. Тонкие пальцы сжимали куртку.

— А я сказал да… — снял с предохранителя пистолет и вложил в ее теплую ладонь. — Ты должна уметь все. Должна быть готова защищать себя, свою жизнь до последнего. Ты слышишь? До последней минуты. Знаешь, что такое жизнь? Это борьба. Ты должна вгрызаться зубами каждый час. Нет ничего ценнее кислорода и земли под ногами. Поэтому сейчас ты поднимешь ствол и будешь целиться туда, куда я тебе скажу.

— Олег…

— Яна. Ствол подними. — Подтолкнул ее под локоть.

— Я не буду!

— Нет, ты будешь, Яна! Ты должна уметь давать сдачи каждому!

— И тебе?

— А мне особенно, потому что пока ты больше походишь на мешок с пластилином, не способный позаботиться о себе. А это плохая ставка, Кролик. Нужно уметь все. — Обхватил ее правое запястье и поднял, выпрямляя дрожащую руку. — Ты станешь неудобной добычей. Будешь сопротивляться и бороться за собственную свободу. Никто не имеет права ограничивать ее, слышишь?

— А ты?

— И я не имею права. Никто. Поэтому ты должна сопротивляться, должна научиться ценить то, что имеешь.

— А как же «доброе слово»?

— Яна… — сжал ее подбородок, закинув голову, чтобы посмотреть в голубые глаза. — Запомни, с добрым словом и стволом, можно пройти куда дальше, чем просто с добрым словом.

— Но он же гигантский! — Янка опустила взгляд на «кольт», сжатый в ладони.

— Ни один враг не предоставит тебе удобное для тебя оружие. Скажи спасибо, что для начала я выбрал более компактный. — Нажал на мягкую подушечку под большим пальцем, чтобы она расслабила хватку. — Ян, то, что лежит в твоей ладони — шанс на выживание. Он любит уважение, не терпит страха. Не бойся, я научу….