Но произошло невероятное. Почти добежав до Гарда и Элеоноры, шакалы резко замедлили бег. А передние и вовсе упали и, поскуливая, поползли к Гар-АУ-
Комиссар готов был поклясться, что поведение этих тварей было совсем не агрессивным. Более того, они смотрели по-доброму и даже виновато.
Гард опустил меч.
Один из шакалов прыгнул на Гарда и ... лизнул его в лицо.
— Что это значит? — удивленно спросил Гард. И только тут заметил, что к ним бежит человек.
— Не бойтесь! — кричал человек. — Они домашние, они ласковые! Не бойтесь их!
Сначала Гард узнал голос, а потом мучительно вглядывался в человека, не веря... не веря...
Да нет, точно, это Александр.
Гард был уверен: римляне убили Александра, который так не хотел уходить из долины, не похоронив своего Учителя. А тут — вот он, пожалуйста, бежит, улыбаясь.
Александр тоже узнал Гарда. Они обнялись.
Элеонора удивленно смотрела на происходящее.
— Это мой друг, Александр, — сказал Гард.
И подумал: «В этом веке у меня есть друг, и есть любимая. Как странно: здесь я нашел то, чего так и не смог отыскать на Земле».
— Извините, — улыбнулся Александр. — Это стая принадлежит Понтию Пилату. Дрессированные шакалы. У них только вид грозный, на самом деле, они очень добрые и ласковые. И Пилат, и Клавдия, его супруга, очень их любят.
Гард отступил немного и внимательно посмотрел на Александра.
— Ты служишь у Понтия Пилата? — недоверчиво спросил он. — У того старика, по чьему приказу был распят Иисус?
Александр рассмеялся:
— Ты что-то путаешь, Гершен. Кто такой Иисус, я понятия не имею. А Пилат вовсе не старик. Пятому Римскому прокуратору Иудеи, Самарии и Идумеи всего тридцать три года. Он молодой человек.
— Тридцать три? — вскрикнул Гард. — Этого не может быть... Значит, ему столько же лет, сколько было... Боже мой! Какие странные совпадения в этом мире!
Александр обнял Гарда за плечи:
— Да что с тобой, Гершен? Я перестал понимать, что ты говоришь. Неужели тебя так напугали мои шакалы? Посмотри, какие это симпатичные существа.
Шакалы лежали вокруг. Коричневые глаза смотрели преданно. Действительно, вполне милые существа.
Гард даже погладил одного из них.
В эту самую минуту комиссар Гард понял, что непременно увидит Понтия Пилата. И будет обязательно говорить с ним. И это будет очень важный разговор.
При чем тут Понтий Пилат? Зачем он его увидит?
На все эти вопросы Гард ответить не мог. Но знал точно: непременно увидит. Непременно поговорит. И непременно о важном.
Элеонора категорически отказывалась разговаривать с Александром, утверждая, что, когда у человека в руках Весть, он должен спешить, а не задерживаться ради утоления собственного любопытства.
Конечно, Элеонора была права. Но комиссару очень хотелось узнать, удалось ли похоронить Михаэля, почему римские солдаты не убили Александра и, главное, как попал он к Понтию Пилату.
Гард столько времени шел к Иисусу, что несколько часов, право, ничего не решат.
Элеоноре пришлось смириться с этим аргументом. Тем более они почти сразу нашли харчевню, хозяин которой не только не испугался своры шакалов, но и обрадовался Александру и его друзьям.
На столе мгновенно появились сыр, овощи, вино. Запах мяса разнесся по двору.
Когда хозяин отошел, Александр шепнул на ухо Гарду:
— Мой старый знакомый. Бывший разбойник. В той, другой, жизни, когда я по совету Михаэля организовывал разбойников в банды, а потом сдавал эти банды властям, он был в одной из них. Мы много разговаривали с ним, и я понял, что это человек, заблудившийся в грехе. Просто заблудившийся. Ему никто не указал выхода, так бывает. Михаэль говорил: есть люди, которые только в грехе находят удовольствие. А есть — заблудшие. Заблудшим можно помочь. Я помог ему. Просто указал выход из греха. Вот и все. Сейчас у него жена, дети, он уважаемый человек.
Гард не был расположен философствовать на отвлеченные темы.
И Александр начал свой рассказ:
— Учитель все приготовил для своей смерти. Он готовился к ней, как к путешествию. Мы вошли в его пещеру. Там, на самом видном месте, лежало все, что необходимо для похорон, начиная с одежды и кончая благовониями. Видимо, истинно верующий не боится смерти, но готовится к ней, понимая, что она естественна, как сама жизнь. А о гробнице, приготовленной для Михаэля неподалеку от колодца Давида, знали все.
Оставались еще римские солдаты. Когда я сказал, что их тоже нужно хоронить по их обычаям, раздался ропот: люди кричали, что не станут хоронить убийц своих родных.
Я не стал спорить. Я сказал только:
— Хорошо. Вы можете делать, как знаете. А я буду делать так, как считаю нужным я. Я надеялся: если вас не примирила с врагами жизнь, то, может быть, примирит смерть? Жизнь у всех разная. А смерть — одна на всех. Неужто вы думаете, что
наши боги и их боги дерутся ТАМ так же, как вы ЗДЕСЬ?
Я не стал ждать ответа. Я начал готовить римских воинов. Тем более я много раз присутствовал на похоронах римлян и хорошо знаю, что именно надо делать.
Первым делом я наложил маски на лица тех воинов, кто был обезображен в сражениях. А затем уже начал готовить погребальные костры.