И пошла дальше, по саду, наклоняясь под ветками деревьев, нагибающимися к земле под тяжестью плодов. Дойдя до «сарая» Мартина, я остановилась. На его двери висели замок и цепочка. Несколько лет назад у Мартина украли все компьютеры, и теперь он больше не хочет рисковать. Я снова обернулась на дом, а потом подошла к окну сарая и заглянула в него. Внутри комнаты, открывшейся моим глазам, не было ничего, кроме нескольких садовых кресел. А за ними просматривалась перегородка. За ней, судя по всему, находилась еще одна комната. И из-под двери, ведущей в нее, струился бледно-красный свет. Я уже собиралась уйти, когда вдруг услышала странный звук: то ли всхлип, то ли поскуливание – скорее, животного, чем человека. Я напрягла слух, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Но в ответ услышала только тишину. «Померещилось», – подумала я.
Удлиняя шаг, я пошла по саду назад, больше не прячась в тени его стен и деревьев, выскользнула через боковую калитку и направилась в сторону деревни, сотрясаясь от страха, опутавшего меня как туман. В доме живут две гончие; ночью они спят в спальне Эми и Мартина. «Мартин не выгуливает своих собак, он держит их как лекарство», – шутил в свое время отец. Только совсем не смешно, когда собак заставляют затягиваться сигаретами. Господи! Как же мне не достает отца! Я тоскую по нему больше, чем когда-либо.
Добравшись до деревни, я направилась прямо к пляжу. И подошла к самой кромке воды. А потом, переступая через волнорезы, прерывающие береговую линию с регулярными интервалами, стала искать ракушки. Было почти три часа ночи, и луна светила так ярко, что отбрасываемые предметами тени были невероятно четкими и контрастными.
Вокруг не было ни души; даже лодки не маячили на горизонте. И я решила дойти до отеля «Париж» и прогуляться по пирсу, мимо театра «Павильон», до спасательной станции, где ранее вечером я видела рыбачивших ребятишек с папашами.