Или он должен признаться в том, что радуется возможности посвящать час в неделю разговорам о любимой? (Пусть и с женщиной постарше, но Розе такое бы не понравилось – Джар это знал: она всегда настороженно относилась к крашеным блондинкам.) Карл поначалу терпеливо выслушивал его, но Джар прекрасно видел, что его другу уже порядком поднадоели подобные разговоры, и не винил его за это. Эми пока слушает. Как и отец. Но Джар чувствовал себя виноватым всякий раз, когда поминал в разговоре Розу; его родители слишком старые, чтобы волноваться из-за взрослого сыночка. А вот у Кирстен работа такая – слушать.
– Разговоры о ней помогают сохранить воспоминания яркими и живыми, – наконец подобрал ответ Джар.
– И надежду на то, что Роза тоже жива?
Джар ничего не ответил.
– Буду с вами откровенна, Джар, – произнесла Кирстен. – Никто из тех, с кем я беседовала по поводу галлюцинаций после потери близкого человека, не верит, что их любимый или любимая все еще живы. Они считают свои видения чем-то вроде эфирных форм, инверсионных следов, оставленных в небе.
Где он раньше слышал это выражение?
– Вы подразумеваете под видением привидение? Нет, в моем случае это был не призрак.
Скрип авторучки отвлек Джара: «Интересно, какой у Кирстен почерк? Наверняка, округлый, аккуратный, правильный». Но эта мысль быстро унеслась. И он снова напряг память: «Где же я все-таки слышал это выражение?»
– Не хочу показаться вам бестактной или бесчувственной… Но я хочу вам задать один очень прямой вопрос. И ответ на него мне нужен односложный – первое, что придет вам на ум.
– Валяйте!
«Вот и Зигмунд», – подумал Джар.
– Что бы вы ощутили, если бы тело Розы нашлось?
Он был вынужден взять паузу. Несмотря на предупреждение, вопрос Кирстен привел его в смятение.
– Подозрительность, – проговорил Джар тихим, но твердым голосом. Они молча смотрели друг на друга. А затем, отодвинув кресло, Кирстен встала, чтобы присесть на софе рядом с Джаром.
– Простите меня, – сказала она, притрагиваясь своей рукой к его предплечью.
Кирстен не флиртовала, но Джар не был готов к той интимности, что неизбежно возникла между ними, когда ее лицо оказалось так близко с его лицом и его ноздри уловили тонкий цитрусовый аромат, исходящий от ее кожи. Кирстен натянула подол юбки («более короткой, чем вчера?») на колени и положила на него свой блокнот.
– Чтобы наши встречи пошли на пользу нам обоим, мне необходимо понимать ваше нынешнее умонастроение, душевное состояние. И поэтому я вынуждена задавать вам подчас щекотливые вопросы и анализировать ваши ответы. Это часть того самого метода спонтанных ассоциаций, о котором я упоминала вчера. Только в таком случае наши беседы о галлюцинациях будут более содержательными. Вас это устроит?
Джар кивнул, на секунду отвернувшись, а затем снова устремил взгляд на Кирстен, все еще пристально смотрящую на него.
– Почему «подозрительность»? – спросила она.
Джар заметил, что вторая пуговка на ее блузке не застегнута. Возможно, она расстегнулась, когда Кирстен пересаживалась из-за стола на софу. Вряд ли она расстегнула ее намеренно – ее поведение сегодня безукоризненно профессионально, нейтрально, лишено всякой сексуальности. Но всполохи плоти отвлекли, и этого достаточно для него, чтобы отбросить свою осторожность, довериться ей больше, чем он намеревался.
– Потому что я считаю, что ее самоубийство было инсценировано.
– Инсценировано? Кем?
– Если бы я это знал, я бы не сидел сейчас здесь.
Джар посмотрел на часы, внезапно ощутив обиду и негодование и на эту встречу, и на Кирстен, и на Карла, так настойчиво уговаривавшего его прийти сюда, и на ту легкость, с которой он позволил сбить себя с толку.
– Это не мой профиль, но мне кажется, что инсценировать смерть довольно сложно, разве не так? – упорствовала в своих расспросах Кирстен.
– Не знаю, не пробовал, – бормотал в ответ Джар.
Да, он не пробовал, но он изучал этот вопрос и гораздо глубже, чем она может предполагать, обдумывая любые варианты перемещений и методы практиков, от человека в Милане по имени Умберто Галлини, помогавшего человеку исчезнуть (за приличное вознаграждение) до случая Джона Дарвина, пропавшего во время прогулки на каноэ. Пропасть в море – такой же хороший способ «подделать смерть», как и любой другой.
– Вы от природы подозрительный человек? – спросила Кирстен.
– Никогда таким не был.
– А что еще вас тревожит?
«Инспектор дорожного движения на другой стороне улицы, наблюдавший, как он звонил в домофон на ее парадной двери сегодня… Уборщики, замешкавшиеся на ступеньках возле его квартиры сегодня утром», – думал Джар. А вслух произнес:
– Меня тревожат все эти вопросы.
Джар тяжело сглотнул. Он вспомнил! Первый отрывок из Розиного дневника, который прислал ему Антон, начинался со слов: «Не следует оставлять о себе никаких записей, никаких “инверсионных следов в небе Фенленда”».
– Это не то, что вы ожидали? – спросила Кирстен, поднимаясь с софы и снова садясь за свой стол. Ее губы слегка подрагивают.