– Фабиола, – объяснил он, когда нас резко разбудила хлопнувшая дверь черного хода. – Она всегда устраивает сквозняк.
Я посмотрел на часы: уже девятый час, а в одиннадцать у меня начинаются занятия. Но вставать было лень. Однако Мишель уже выпустил меня из объятий и, сев, искал ногами тапки.
– Вернись в постель, – попросил я.
– Что – еще? – поинтересовался он с притворным изумлением. Мне нравилось лежать в его объятиях, прижавшись к нему спиной, и чувствовать у себя на шее его дыхание. Я не сдерживался.
Той ночью, после того как мы занялись любовью, возникла заминка: я почувствовал, что мне пора одеваться и уходить.
– Ты же не встаешь, нет? – спросил он тогда.
– Я в туалет, – сказал я.
Я лгал.
– Но ты же не уходишь?
– Не ухожу.
Но и тут я соврал.
Я собирался уйти, хотя бы по привычке. Хотел объяснить, что всегда ухожу после секса, поскольку сам того хочу или чувствую, что хозяин дома ждет не дождется, когда я исчезну, как сам всегда жду, пока мои случайные партнеры не окажутся за дверью.
Той ночью, после того как мы занялись любовью, он сказал, что нужно сходить куда-нибудь перекусить.
– Я умираю с голоду.
– Я тоже, – ответил я.
– Но нам следует поторопиться.
Мы даже не заметили, что уже за полночь.
– Похоже, что мы трахались?
– Да, – сказал я.
– Люди могут догадаться.
– Я хочу, чтобы они догадались.
Мы поужинали в небольшом, но шумном заведении, которое обыкновенно работало допоздна. Официанты здесь тоже знали Мишеля, как и некоторые из завсегдатаев. Мы оба чувствовали: они догадываются, чем мы занимались всего пятнадцать минут назад, и это нас возбуждало.
– Я хочу еще раз обняться с тобой, – сказал я тем утром.
– Только обняться?
Не успев сообразить, что делаю, я крепко обхватил его талию ногами.
– Могу я задать тебе вопрос? – спросил он.
Его лицо находилось в дюйме от моего, и ладонью он убирал волосы у меня с глаз.
Я понятия не имел, какой вопрос он хочет мне задать: может быть, о наших телах, или что-то немного неудобное, к примеру, понравилось ли мне и будем ли мы предохраняться и в дальнейшем?
– Ты занят сегодня вечером?
Я чуть не расхохотался и сказал:
– Совершенно свободен.
– Тогда как насчет нашего маленького бистро?
– Во сколько?
– В девять?
Я кивнул.
Я забыл точный адрес заведения, и Мишель напомнил, на какой улице оно находится. А потом, стараясь не показаться напыщенным, заметил, что иногда там для него держат столик.
– Я часто привожу туда клиентов на обед или ужин.
– А
Он улыбнулся.
– Если б ты только знал!
Он, видимо, предупредил горничную, что у него гость, – вероятно, когда я был в душе, – потому что завтрак в столовой был накрыт на двоих. Кофе и куча всяких вкусностей: хлеб, сыр и джемы, похоже, домашние. Сказал, что ему нравится айвовый и инжирный, хотя большинству – ягодный и цитрусовый.
– Но ты выбирай сам.
Ему пора было бежать на работу.
– Тогда до девяти?
Мы вышли вместе. Я сказал ему, что поеду домой переодеться, а потом в консерваторию и после занятий пообедаю с коллегой. Понятия не имею, зачем я рассказал ему столько о своем дне. Он слушал, глядя, как я отстегиваю велосипед, снова восхитился его рамой и предложил мне в следующий раз сложить его и занести внутрь, а потом, в отличие от первого раза, стоял и смотрел, как я уезжаю.
Но было еще слишком рано. Поэтому я проехал сначала по одной улице, потом по другой, перебрался через мост. Мне было все равно, куда ехать, я хотел найти булочную и там посидеть, выпить еще чашечку кофе и подумать о нем; я не хотел, чтобы события утра стерли воспоминания о прошлой ночи, о наших диких поцелуях в конце, когда мне хотелось слышать только тишину и успокаивающее пыхтение старого лифта, который поднимался и опускался, каждый раз напоминая мне, что и после нас на нем кто-то ехал.
Обычно я забываю или пытаюсь задвинуть поглубже мысли о том, что случилось ночью, и это несложно, поскольку все редко длится больше пары часов. Иногда кажется, будто ничего и не было, и я рад своему беспамятству.