Найдется добрая душа

«Не дурен, — оценила Антонина Ивановна, глядя на крутой подбородок Ливанова и его прямые, шелковистые брови. — Конечно, не дурен. Только молод еще. Почти мальчик, года двадцать четыре. Лицо приятное. Три ордена. Храбрый, наверное, на войне был. Впусти его, и проходу не станет. Нашла, скажут, себе… На кухне тогда не покажись. А он — милый. Глаза серые, хорошие. Ну, в конце-то концов, у меня с ним ничего не может быть…»

Антонина Ивановна спросила — не женат ли он, и, узнав, что нет, сказала, что если его устроит, то может уступить часть комнаты. Спать он будет на диванчике, а вот здесь она повесит занавеску.

«Соседи поговорят да, в конце-то концов, перестанут», — решила Антонина Ивановна.

В комнате было тепло и уютно, хозяйка, чем больше Ливанов на нее смотрел, казалась ему симпатичнее, и он ответил, что это его устраивает.

«Поселюсь пока у этой тетечки, а там поглядим, как оно дальше сложится», — решил Ливанов: война и служба в армии научили его не загадывать особенно вперед и не планировать свою жизнь больше, чем на один день.

«Интересно, что же у него там? — подумала Антонина Ивановна, когда Ливанов привез большие, кожаные, один немецкий, другой японский чемоданы с медными защелками. — Трофеи, наверное, какие-нибудь…»

Между кроватью и шкафом она повесила снятый со стены на ночь коврик. Диванчик оказался Ливанову не по росту — коротковатым, но заснул он быстро и крепко.

Антонина Ивановна, наоборот, не могла уснуть долго и поднялась слишком рано. Голые ступни квартиранта торчали из-под одеяла.

«Замерз мальчишечка, наверное», — вздохнула она и набросила свое зимнее пальто ему на ноги.

Ливанов открыл глаза.

— Я вас утепляла, — смущенно объяснила она.

Ливанову стало приятно от этой неожиданной и такой непривычной заботы. Одеваясь, он увидел, что на гимнастерке белеет новый, пришитый хозяйкой подворотничок. И это еще более расположило его к Антонине Ивановне.

В кухне, куда он вышел умываться, три женщины смолкли при его появлении. Он догадался — говорили о нем, об Антонине Ивановне, осуждающе соединяя их имена.

«Ну и черт с вами», — подумал Ливанов, посмотрел на каждую нетрусливым взглядом, но все же не решился при них снять нательную армейскую рубаху. А умывшись, тщательно вытер пол мокрой тряпкой и ушел, стараясь потише ступать сапогами.

На завтрак Антонина Ивановна подала сладкую манную кашу и чай с круглыми невкусными конфетами. Себе она аккуратно положила три ложечки, остальное заставила съесть Ливанова.

— Кушайте, — приговаривала она, — вам надо силу иметь. Вы — мужчина… Можно было и что-то еще приготовить, да сами знаете — как теперь. И замучилась прямо с этой электроплиткой…

— Ну, плитка, в общем, пустяк, — улыбнулся Ливанов. — Тут мы что-нибудь сообразим…

После завтрака он присоединил к радиатору парового отопления второй конец провода. Теперь плитка накалялась быстро, а энергия — Ливанов подвел Антонину Ивановну к счетчику — им не учитывается: все уходит в землю.

В этот месяц, внося деньги за квартиру и свет, Антонина Ивановна ни с кем не спорила.

— Да полно вам, — простодушно махнув рукой, сказала она, когда у домкома не оказалось сдачи, — не стоит и беспокоиться из-за такой мелочи!..

С каждым днем Ливанов нравился ей больше и больше, хотя она знала его все еще плохо. Он уходил утром, возвращался вечером, иногда очень поздно, говорил, что устраивал свои дела. А какие такие дела, не объяснял.

Антонина Ивановна оказывала ему множество маленьких, необходимых услуг. Пока он спал, гладила брюки, готовила завтрак, когда уходил — прибирала за ним в комнате. Вечером его ждала приготовленная на диванчике постель и, конечно, горячий ужин. Ливанов давал ей деньги, которых теперь вполне хватало на расходы, а узнав, что она лакомка, стал иногда приносить конфеты или пирожные.

Ей стало теперь не так одиноко, у нее появилось чуть больше денег, но нежности, доверия, ласки — всего, что так хотелось Антонине Ивановне, у нее по-прежнему не было. Ливанов относился к ней уважительно и очень сдержанно. Антонина Ивановна чувствовала — Ливанов считает ее настолько старшей, что у него даже не возникает мысли о каких-то других, более близких, отношениях. Ну что ж, торопиться не надо, решила она. Пусть квартирант привыкает…

И постепенно Ливанов так привык к ее заботам, что перестал их замечать. Это Антонину Ивановну уже обидело. И однажды, когда Ливанов вернулся поздно, он нашел диванчик не застеленным, а чайник холодным. Назавтра случилось то же самое.

Ливанов задумался — с чего бы это? И догадался… Временами Антонина Ивановна, как бы невзначай, старалась коснуться его плечом или рукой и уже не раз, посмеиваясь, допивала чай из его стакана.

На другой день Ливанов пригласил Антонину Ивановну в кино. Он крепко держал ее под руку и, сквозь пальто, ощущал теплоту и мягкость ее руки. В этот вечер Антонина Ивановна снова была доброй и заботливой. Они сидели на диванчике, и Ливанов рассказывал, как он ходил в разведку, когда был на войне.