Нагибатор Сухоруков

«Блин, я ведь даже не думал, что можно повернуть всё по-другому, — ужаснулся я. — Не делить, а объединять».

Я снова оглядел поле битвы, обильно орошенное кровью врагов. Врагов?!

— Господи, какой же ужас я сотворил! — простонал я вслух, закрыв глаза, которым стало больно смотреть.

«Мы все совершаем ошибки, сын мой, — тихо погладил меня бог. — Просто прими это. И не стоит становиться полным идеалистом: в этом мире без войн не обойтись. Вспомни, что было два года назад. Просто надо думать: для чего ведутся эти войны?».

«Что же мне делать?».

«Знаешь… Ты, наверное, напейся-ка сегодня — уж больно твое величество расклеилось. Взболтай душу — и успокой ее. А завтра, в страдающем теле, как в колючем свитере, и душа быстрее в тонус придет. Твои парни пока и без тебя справятся — ты их неплохо подготовил».

И я напился. Под удивленными взглядами моих генералов, не собирая отчеты о потерях, не выясняя, почему половина гарнизона Мангазеи не вышла на бой — просто велел выдать мне дезинфицирующей самогонки — и заперся в «штабе».

А утром — всё, как обещал Змей. «Колючий свитер» раздирал тело, а отчеты терзали разум. Что Глыба, что Аскуатла, что генералы поменьше сияли самоварами! Такая виктория! Немного хмурился только Черный Хвост, да Ннака, в целом, старался не отсвечивать в поле моего зрения.

А у меня сердце кровью обливалось от озвученных потерь. За один день погибло более 50-ти воинов! Раненых было почти 130 — и это только достаточно серьезно раненые! Мелкие «царапины» мы уже не считали. Из госпиталя сообщили, что привезенные запасы бинтов, трав, мазей и дезинфекции почти закончились. У лучников не осталось стрел, нужно делать. В целом, снаряжение поизносилось, а заменять трофеями неразумно — у нас-то получше будет.

Я сидел с восковкой в руках, складывал в столбик числа и мрачнел. За три недели настоящих серьезных боев было всего два. Везде мы уверенно побеждали, только вот всё равно моя армия таяла на глазах. Я потерял почти четыре сотни: примерно 240 человек сейчас валялись в мангазейском «госпитале» (четыре десятка раненых уже скончались от ран и, возможно, это не финальная точка), полторы сотни погибли. Золотых осталось 130 от двух сотен (еще одна двадцатка «гарнизонила» в Приморском княжестве); количество белых после вчерашнего сократилось до 70; черные с ополченцами потеряли больше всех, от семи сотен в строю осталось меньше пяти. Оцколи тоже сократились на целую сотню, но тут, в основном, из-за дезертирства.

«Да как же они раньше воевали?! — недоумевал я, думая о древних воителях, в целом. — Месяцами. Годами! Без должной медицины, снабжения… Как все эти армии не передохли посреди войны?».

Война нравилась мне всё меньше. Даже не из-за нравственных терзаний — они пока вышли вместе с перегаром. Терзания были чисто практического характера: у меня исчезала огромная боеспособная армия. Я захлебывался в заботах о раненых, о снабжении, а ведь мы еще толком не уходили от Моки. Максимум на два-три дневных перехода (что с учетом скорости больших войск растягивалось на пять-шесть дней). Стало очевидно, что пока к далеким походам я не готов. Мы не готовы. Да и времени не было: на носу уборочная страда, местные толимеки уже начали ощипывать копейный строй маисовых полей. А у меня большая часть войска оторвана от своих полей. Как их домой не пустить? Так и владыку могут поменять…

Это я, конечно, шучу, совершенно убежденный в безграничной любви своих подданных.

Вернемся. Может быть, на несколько дней позже, чем положено, но вернемся. Однако, сначала нужно разобраться с Закатным княжеством и князем-подкаблучником.

Сегодня я буду наказывать. Похмелье — отличная приправа для грозного владыки-карателя. В первую очередь, выяснили, кто из Моки поддержал вторжение из Хетци-Цинтлы. Мои помощники уже допросили ряд товарищей, и выяснилось, что практически от каждого местного рода были добровольцы. Но многие рванули «бить четлан, спасть Толимеку» по личной инициативе. И только два рода поддержали Пиапиапаца активно, включая всё высшее руководство.

Настало время публичной порки.

Я послал людей к этим родам и велел выволочь всех, кого смогут.

— Ваши роды опозорили себя, — начал я хмуро. — Вы предали клятву. Вы вызвали гнев Золотого Змея Земли. Бог ярится, и ярость его кипит в моей груди. Все! Все ваши мужчины, взятые в плен, будут проданы. Они утратят свободу навсегда. Вы же — кто не остановил их, кто поддержал и кто даже направил — вам отказано в праве жить в Моке. Собирайте пожитки и убирайтесь прочь! Завтра до полудня те, кто не уйдут — присоединятся к пленникам и также будут проданы. Ах да! Оставайтесь где-нибудь у берегов Мезкалы: может быть, тогда вам удастся выловить трупы ваших заложников, которых скоро казнят в Излучном, а тела, без погребения бросят в реку.

Толпа ахнула. Люди смотрели на меня волками, но я выдержал каждый взгляд. Остальные жители Моки, равно как и других селений, должны четко понять: бунтовать — плохо, подчиняться — хорошо. А на освободившихся землях я поселю пару четланских родов и кого-нибудь из оцколи.