И – о чудо! – вместе с пронзительным звоном сигнализации с потолка началась разбрызгиваться вода, что постепенно, но довольно скоро затушила огонь, держащий у себя в ловушке что Люцифера, что Каса. Последний начал заваливаться на бок, но его, что удивительно, поддержал Сатана, который не был обременён битвой с пернатиками и успел вовремя среагировать. Впрочем, буквально через секунду тот, что сражался со мной, тоже упал прахом на пыльный пол помещения.
Оставшаяся троица явно запаниковала, потому что движения их, прежде спокойные и расслабленные, стали немного рванными и резкими. Вот только никто ничего не успел сделать, чтобы перевернуть итог битвы – посреди помещения материализовался, ну, или попросту появился, Михаил собственной слегка высокомерной персоной в тушке Адама.
Не понятно почему, но вместо того, чтобы забрать Дина и свалить, чтобы в спокойной обстановке уломать того стать его тушкой, Архангел выбрал рискнуть и сразиться с Люцифером не в истинном сосуде, видимо, решив, что разницы особой нет, так как тот тоже не в костюмчике тела Сэмми. Тому, что состояние Падшего стабилизировалось, несмотря на неподходящий сосуд, он похоже внимания особо не придал. Хотя, особого преимущества Светоносному наши совместные усилия по латанию его тушки и всего остального не давали.
Они столкнулись резко, стремительно, будто две противоборствующие стихии, и их движения на самом деле завораживали, хотя понаблюдать мне не дали, второй противник Дина, видимо, решил, что мне слишком скучно.
Какое-то время помещение наполнял лишь лязг клинков и тихое переругивание двух Архангелов, даром, что один из них Падший – я буквально всем телом чувствовала, как по комнате в пылу их сражения расплылась их сила, воинственная, мощная, чарующая. Хотя, судя по тому, что охотники слишком сосредоточенно сражаются, это улавливаю лишь я.
А потом случилось это.
Я не могла видеть этого своими глазами – я сражалась в стороне, спиной к их битве титанов – но я видела, будто стояла очень-очень близко к Дьяволу, и смотрела во все глаза, как приближался к нему архангельский клинок, как Светоносный упускает удар, отвлёкшись на обманное движение, как расширяются его зрачки в шоке от того, что клинок в какие-то секунды достигает его тело, пропарывая грудную клетку. Он начал едва заметно светиться, свет исходил из его раны, становился ярче и ярче, а моё сознание затопили его боль и моё отчаяние.
— Люцифер! – я не сразу поняла, что кричала именно я, до того мой голос сейчас напоминал вой раненого зверя.
Всё слилось в сплошную картинку, звуки исчезли, в глазах заплясали чёрные мушки от напряжения, что испытывало моё тело, и что-то потекло по лицу – я отчего-то абсолютно уверена, что это кровь из носа. Я не понимаю, что происходит, не понимаю, как я это делаю, но понимаю лишь одно – как бы больно мне сейчас не было – я хочу этого, не важно, какие будут последствия.
А его рана, не сильно глубокая ранее, которую я приняла едва ли не за смертельную в паническом испуге, на моих глазах затягивалась.
Битва будто замедлилась, но тут меня толкнул мой противник, которого я убрала из виду, и всё возобновилось. Звук клинков, шум сражения – всё это, только картинка совсем-совсем нечёткая. Резко накатила усталость, веки тяжелели, а конечности будто свинцом налились. Чувствовала я себя отвратительно и так и не смогла заставить себя встать – каждое движение отдавалось болью и жжением, будто моё тело всё в ожогах, а удар об пол и частично стену, потому что, упав, по полу я умудрилась докатиться и до неё тоже, ничем хорошим мне не обошёлся.
Снова эта горечь на языке.
Я валялась на полу поломанной куклой, наблюдая за битвой Михаила и Люцифера – благо, пернатик решил, что я уже обезврежена, и вновь решил помочь своему собрату с Дином – когда Светоносный начал выигрывать, и несмотря на то, что меня это радовало, я начала ощущать некую тревогу. И суть даже не в том, что я чувствовала, как капля за каплей покидает меня моя жизнь.
Простит ли Люцифер себя, если убьёт брата, пускай даже и Михаила? Он не хотел сражаться, он передумал. Старший Архангел сам навязал ему этот бой.
Зачем всё это?!
Почему-то захотелось разрыдаться от отчаянной беспомощности и тотального непонимания.