Надгробные речи. Монодии

В самом деле, это великая честь и для города, и для народа — дать миру мужа, единственного в своем роде и первого во всём. И вы как никто в полной мере насладились плодами его счастливой судьбы. Никакой другой муж не носит имени своего отечества, но если другие получили свои имена от имен отцов или по роду занятий[23], то его имя звучит так же, как и название вашего города. Об этом свидетельствуют книги, которые он исправлял:[24] рядом с именем «Александр» там значится название города. Поэтому, сколько бы его ни вспоминали, вас всегда будет окружать слава, а ваш город теперь — будто метрополия древней Эллады. За это вы заслуженно украшаете гробницу Александра и почитаете его как родоначальника и основателя колонии[25], делая для него всё то же, что и для созидателей вашего города.

Когда я узнал об этих почестях умершему, они послужили мне хотя и слабым, но всё же утешением в горе, и я решился отправить вам это письмо, восхитившись вашим отношением к Александру. Ведь если амфипольцы сочли Брасида достойным жертвоприношений, какие полагаются герою и основателю города, за то, что он освободил их от афинян[26], то для вас было бы позором не почтить как родоначальника — и притом, я говорю, всей Эллады — того, кто расположил к вам эллинов и кто никогда и никому не сделал ничего дурного, но, напротив, прожил свою жизнь, помогая всем, и прежде всего вам, и словом, и делом. И если Гомер принес славу жителям Смирны[27], Архилох — паросцам[28], Гесиод — беотийцам[29], Симонид — кеосцам[30], Стесихор — гимерийцам[31], Пиндар — фиванцам[32], Сапфо и Алкей — митиленцам[33], а другие поэты — другим городам (я уже не говорю про Афины), то и вам следует гордиться мужем, который упорядочил и объяснил сочинения всех этих поэтов. И если бы кто-нибудь из богов воскресил их, пока Александр был жив, полагаю, они посоветовали бы его товарищам по ремеслу сообща учиться у него тому, что следует думать и говорить об их сочинениях.

Мне всегда были смешны те, кто, щеголяя своими познаниями в премудрости Платона, рассуждают лишь о нем одном. Ибо Александр, по моему убеждению, гораздо милее Платону, чем все остальные, — настолько он превзошел прочих своим знанием поэтов, писателей и всего того многоцветья, каковое, говорят, приносят с собой различные времена года[34]. И хотя ни от вас, ни от потомков, конечно, не укроется, как прекрасно всё то, что он написал и оставил нам, и насколько его труды превосходят сочинения всех его соплеменников, тем не менее они — лишь слабое отражение его образованности и ума, — настолько сильное впечатление производили его выступления! По этому поводу мне приходят на ум слова Платона о том, что написанное в книгах кажется пустяком в сравнении с беседами мудрых людей[35]. Вот почему не следует думать, будто можно узнать всю мудрость Александра по его сочинениям, хотя и один трактат о Гомере красноречиво свидетельствует об учености этого мужа[36]. Его сочинение об Эзопе[37] кажется мне весьма изящным и мудреным, и всё же оно — лишь забава утонченного ума, настолько мала вся Эзопова мудрость в сравнении с той, что содержится в сочинениях Александра! Вот почему во второй раз ваша земля дала лучший урожай, чем в первый[38].

Удивительно и то, что только ему божество ниспослало всего в меру: самое красивое, самое крепкое, самое здоровое и самое грациозное тело. Насколько я могу судить, еще никто не имел в пору глубокой старости такого цветущего и прекрасного вида, как он. Душа у него была кроткая и добрая, образование — превосходное, слава — заслуженная, почет и от простых граждан, и от правителей — соразмерный положению каждого из них. Благосостояние его постоянно умножалось, труды чередовались с отдыхом, конец жизни был весьма далек — всё это было похоже на исполнение того, о чем обыкновенно просят в молитвах, и заслуги Александра явно свидетельствовали о том, что ему сопутствует удача.