Надгробные речи. Монодии

Кого же, кого из богов нужно в этом винить? Или же всех их в равной степени — за то, что перестали они нести охрану, каковую подобало им предоставить главе рода за бесчисленные жертвы, многократные молитвы, нескончаемые благовония, обилие жертвенной крови, лившейся и ночью и днем?[384] Ведь не угощал он одних, обходя вниманием других, как поступил тот этолиец по отношению к Артемиде при сборе урожая[385], но скольких ни упоминают поэты в своих преданиях — отцов и детей, богов и богинь, властвующих и подвластных — всем он совершал возлияния, алтари всех наполнял ягнятами и быками. Поэтому мне не раз приходило на ум, что этому мужу, пожалуй, и вовсе не понадобится ни быстроты коней, ни искусства лучников, ни силы гоплитов, ни ста тысяч воинов, но что, окруженный богами — малым войском великой силы, представ перед взором врагов, он убедит их разоружиться[386]. Я уповал на то, что и гром, и молнии, и всяческие стрелы богов низвергнутся на персов, а боги вот какую выказали «справедливость»: насладившись обильным чадом[387], посулив блестящий успех и не проявив поначалу зависти, они кончили тем, что и всему прочему воспрепятствовали, и, кроме того, его самого у нас отняли, уподобившись рыбакам с их приманкою, и с помощью побежденных ассирийцев[388] завлекли его на погибель.

Значит, победил подвергавшийся доселе осмеянию образ мыслей[389], каковой, вызвав у нас продолжительную, ожесточенную и непрерывную войну, погасил священный огонь, унял радость жертвоприношений, позволил попирать ногами и опрокидывать алтари, одни святилища и храмы запер, другие — срыл до основания, а в третьих, лишив их святости, разрешил селиться распутникам[390] и, нарушив весь жизненный распорядок, оставил вам в наследство гробницу какого-то мертвеца[391].

И всё же сей Салмоней или Ликург и Мелитид в придачу[392] — ведь и ума у него не было ни капли, и был он ничуть не лучше изображений на картинах или глиняных изваяний[393] — сорок лет продержал в своей власти землю, которую позорил, пока не умер наконец от болезни[394]. А этот муж[395], возобновивший священные обычаи и наладивший всюду полный порядок взамен беспорядка, выстроивший ваши дома, установивший алтари, собравший жреческие роды, таившиеся в тени, восстановивший остатки статуй, принесший в жертву богам целые стада скота, одни — снаружи, другие — внутри храмов, одни — ночью, другие — при свете дня, вверивший свою жизнь в ваши руки, на короткое время облеченный меньшей властью, а на еще более короткое — большей[396], умер, дав вселенной вкусить благ, но не имея сил ее насытить.

С нами же произошло нечто подобное тому, как если бы птице Фениксу предстояло пролететь надо всею землей, нигде не останавливаясь — ни в деревнях, ни в городах[397]. Ведь в этом случае люди разглядели бы птицу плохо. Так и ныне, благополучие, им дарованное, ускользнуло от нас, словно на крыльях, не успев утвердиться, в то время как зло, полагаю, отвоевало себе первенство. Поэтому гораздо легче было бы оставаться в худших условиях, не ведая царского порядка, нежели, переменив жизнь к лучшему, снова возвратиться в прежнее состояние, подобно кораблю, вынесенному течением из лишенных гаваней мест, но неблагоприятным ветром вновь отнесенному к скалам, чтобы о них разбиться.

А что бедствия вернулись не некоторое время спустя, но что благая судьба, словно бы заглянув на минуту, тотчас поспешно удалилась, — как это горько, о Геракл, и каких жестоких божеств это дело! Сей луг, едва зацветши, вдруг осыпался[398]. И я еще называл новорожденных блаженными за то, что они явились на свет, будучи зачаты в это время, а стариков жалел за то, что те прожили свою жизнь в грязи и потеряли столько лет вдали от благ — не считая того времени в старости, каковое им еще осталось прыгать да плясать вплоть до своей кончины! Несчастное же новое поколение еще не ведало, что его ждет трясина и грозящая болезнями земля.

О, счастливые вести, кои молва доносила с запада, радуя города, возвещая о битвах, трофеях, плавании по Рейну, избиении кельтов, захвате пленников, возвращении плененных прежде римлян, дани от врагов, восстановлении поверженных городов, подвигах и доблести некоего божества![399] О, вторая, еще более дивная весть — о том пути через границы, о незаметном быстром передвижении, о шести гоплитах, наводящих ужас на двадцать тысяч, обо всех, вооружившихся против него, и о войне, улаженной без боя[400]. О, возвещаемое на словах, о, доказываемое на деле! У Босфора государь уязвил своим сочинением человека[401], по невежеству своему утверждавшего, что он подражает Диогену из Синопы[402], не являя при этом собой ничего, кроме бесстыдства. Государь же написал послание непревзойденной красоты, и мы, обступивши со всех сторон, читали его.