Надежда умирает последней

– Прощайте, матушка настоятельница, – с металлом в голосе отчеканил немец, развернулся и покинул приёмный кабинет пансиона.

«Щенок, провести меня вздумал, – злобно подумала аббатиса, провожая юношу недобрым взглядом. – Давить таких надо, гугенот недобитый!»

Покинув здание, немец отвязал коня и забрался верхом. Но, едва выехав за ворота, он направил скакуна вдоль забора, привязал у ближайшего столба и, никем не замеченный, перелез через ограду пансиона.

Под покровом хмурой ночи тёмная мужская фигура бесшумно пробиралась к едва светящимся окошкам девичьей спальни пансиона. Кожаные сапоги чуть слышно ступали по мокрой траве, а чёрный плащ скользил по веткам кустов. Фигура остановилась. Ветер стих. В ночном воздухе не осталось ни звука.

Одно из окон первого этажа отворилось, в нём показалась хорошенькая головка златокудрой девицы, чьи непослушные локоны выбились из-под белого покрывала.

– Сюда, сударь, сюда! – шёпотом позвала Маркиза.

Не говоря ни слова, Ганц приблизился к раме.

– Скажите сударь, как Ваше настоящее имя? – очаровательно улыбнувшись, спросила Фантина.

– Ганц фон Баркет, – ответил немец.

– О! Это он! Он! – раздались девичьи шепотки в глубине комнаты.

Молодой человек ринулся вперёд и схватился руками за подоконник:

– Где Ленитина? Вы можете позвать её?

– Тише, сударь, тише! – приложила тоненький пальчик к очаровательным пухленьким губкам златовласка и отступила на шаг.

За её спиной показалась рослая тёмная фигура – к проёму окна приблизилась Маргарита Бофор. На её точёном лице было хмурое выражение, которое, впрочем, ничуть не испортило внешность старшей воспитанницы. Красота её поразила Ганца – никогда ещё он не встречал подобных ей южных красавиц. На Маргарите не было головного убора, и её густые чёрные волосы, расчёсанные на ночь, спускались пушистыми локонами по крепким, словно закованным в доспехи, а не в сутану, плечам. Немцу показалось, что Бофор больше напоминает амазонку, чем воспитанницу урсулинок.

– Она взаперти, сударь, – грудным голосом произнесла девушка. – В комнате прямо над нами.

Маргарита подняла голову и указала рукой на окно второго этажа.

– Час от часу не легче, – пробормотал немец.

– Мы поможем Вам добраться до неё, только предупреждаю, что на окне решётка. Внутрь не попасть.

Фон Баркет простонал вместо ответа и уже вцепился в подоконник, готовый взобраться на него, чтобы по открытым ставням подняться на карниз второго этажа.

– Повремените, месье фон Баркет, прошу Вас, – остановила его жестом Маргарита. – Сейчас мы откроем Вам свой план, а Вы передадите его Ленитине. Слушайте же меня внимательно…

Сентон весь вечер простояла на коленях возле образов, сложив белые ручки крестом на груди. По щекам её медленно текли беззвучные слёзы. Когда за окном раздался шорох, девушка не обратила на него внимания и не открыла глаз.

Ганц постучал в раму. Ленитина не отреагировала, посчитав, что это птица. Она снова пребывала в мире своих грёз, видела отца, мать, брата и любимого. Вернул к реальности воспитанницу только громкий шёпот, вползающий в помещения между щелей рамы:

– Лени, душа моя! Ленитина!

Подняв ресницы, девушка машинально обернулась на голос. На краю сознания возникла мысль, что ей всё это чудится. Но увидев за окошком лицо любимого, Ленитина почувствовала, как её охватило необъяснимое волнение. Сердце взорвалось в груди и участило бег. На мгновение девушка замерла – тело не подчинялось приказам мозга.

Наречённый снова назвал её имя. Сентон сорвалась с места и прильнула к окошку:

– Ганц! Любимый мой…

– Тише, милая, тише, – прошептал немец и почувствовал, как уголки глаз защипало от нежданных слёз.

Распахнув створки окна, Ленитина просунула ладошки меж прутьев стальной решётки, пальцы влюблённых переплелись.

– Ты ли это? Глазам не верю… Милый!..

– Я, я, родная!

– Слава Богу!

– Скажи мне, Ленитина, ты ведь не хочешь в монастырь?

– Конечно, нет! – подалась вперёд девушка. – Забери меня отсюда! Я не могу больше тут оставаться! Я боюсь аббатисы, как огня! Она задумала сгубить мою молодость!..

– Я знаю, милая, но настоятельница не отдаст мне тебя просто так. Я только что от неё – письмо твоего отца с просьбой немедленно отпустить тебя домой не помогло.

– Как же быть, Ганц?

– Кое-что придумали твои подруги. Слушай…

И немец в двух словах рассказал невесте план пансионерок. Ленитина просияла от счастья при одной мысли, что шанс выбраться отсюда всё-таки есть.

Фон Баркет дальше просунул кисти сквозь прутья решётки, чтобы обнять любимую. Ленитина обвила ручками плечи немца, то и дело пытаясь погладить его по щекам. Меж девичьими ласками молодой человек нагибал голову, чтобы приблизиться к ладошкам любимой, и успевал горячо поцеловать её руки.

Полночи проговорили жених и невеста о своих чувствах, не переставая называть друг друга по имени. С большим трудом удалось Ганцу лёгким поцелуем коснуться кончика носа и губ возлюбленной. Ночь была благосклонна к ним как никогда, скрывая молодых людей тёмной пелериной от посторонних глаз.

Глава 8. Упадок сил