Надежда умирает последней

— Теперь слушайте меня внимательно. С этой стороны ограждения вы гостья. Где будете жить и как, увидели. Если пересечете забор, станете одной из них. И отношение к вам будет соответствующее. У вас останется одна возможность изменить свое желание и покинуть сарай, но после этого вы не сможете больше попасть вовнутрь. Дочь ваша оттуда не выйдет. Также, вы в любой момент можете покинуть этот дом. Мы обсуждали это. Держать насильно вас здесь никто не будет. Вернуться не сможете никогда. Что вы выбираете?

Разве это выбор? Нет его здесь. Посмотрев презрительно на стоявшего рядом Совельева, все что смогла себе позволить, это плюнуть ему под ноги.

— Открывайте.

— Это ваше решение.

Комментировать его слова не хотелось, как и общаться с кем-либо из присутствующих здесь. Молча подошла к калитке в ожидании когда ее откроют, чтобы впустить меня наконец-то вовнутрь.

— Ольга, — требовательно позвал альфа рысей, но я демонстративно стояла к нему спиной, не отрывая взгляд от дочери всем своим видом демонстрируя пренебрежение к говорившему. Мужчина, подойдя ко мне, неожиданно резко развернул к себе лицом, при этом удерживая меня за плечи так, что не дернешься. Понимая, что вырываться бессмысленно, просто отвернулась, смотря в сторону. Я уже была на грани истерики. Меня очень беспокоило поведение дочери. Моей веселой, непоседливой, любопытной болтушки. Она никогда не могла и пяти минут спокойно посидеть на одном месте. А сейчас, после того как мы столько не виделись, Катюша даже не пытается подойти ко мне, сдвинуться с места или сказать хоть слово. Кроме настороженности и ожидания непонятно чего, на ее лице больше ничего не было. В отличие от меня она даже не плачет. А именно последнее ожидается от ребенка после долгой разлуки с родителями.

Совельеву не понравилось демонстративное игнорирование его персоны, поэтому, схватив за подбородок, повернул мое лицо к себе. Теперь выбора не было и пришлось смотреть в глаза этой сволочи. Если он надеялся там найти испуг, то фиг ему. Ничего такого он там не найдет. Только презрение и вызов. Надеюсь, своим взглядом смогла донести все то, что думаю о нем.

— Запомни. Хорошенько запомни все, что я тебе сейчас скажу, так как два раза не повторяю, — рысь как змея зашипел мне в лицо, при этом весь его вид говорил — мужчина в бешенстве. У меня от его пальцев, скорее всего, останутся синяки, так крепко он держал мой подбородок. — Никогда не игнорируй меня. Если я обращаюсь к тебе — внимательно слушаешь, а потом исполняешь все, что приказываю. Молча исполняешь. Разговаривать с кем-либо без моего разрешения запрещаю. Услышу отсюда посторонний шум — выкину со своей территории. Любое нарушение правил и дочери больше не увидишь. И не забывай о том насколько хороший слух у оборотней. Второго предупреждения не будет. Если поняла, кивни.

Как только меня отпустили, кивнула в знак того, что все отлично поняла. Поняла и запомнила.

— Вот и отлично. Сейчас заходим вместе. Стоишь около меня пока не разрешу отойти.

И вот мы уже внутри изгороди. До Катюши рукой подать, но не отхожу от Совельева ни на шаг. Оказывается и я неплохо поддаюсь дрессировке. С одной стороны не боюсь рыси и, наплевав на его правила, побежала бы к дочке, если бы меня ждало физическое наказание за их нарушение. Но… в том то и дело, что со второй стороны большое НО, от одной мысли о котором меня бросает в дрожь. Опять оказаться вдали от моего солнышка, оставить ее одну, точно зная как и в каких условиях ее держат, где-то ждать и надеяться, что ее освободят и все будет хорошо — болше не смогу. Поэтому стояла молча там, где сказали, в ожидании когда наконец-то мне позволят дочку взять на руки.

Я было подумала, что уже увидела все плохое что мне уготовили здесь и хуже ничего не может быть. Но нет. Ошиблась. Совельев решил меня добить окончательно, так, чтобы у меня даже тени от мысли не возникло, что он нормальный и, возможно, все это большой и глупый розыгрыш. Достав тоненький, длинный свисток-трубочку, он поднес его к губам и подул. Собаки и моя дочь с ними тут же легли на животы. Я ничего не слышала и переводила сначала удивленный, а потом возмущенный взгляд с садиста на псов и Катюшу, от злости сжимая все сильнее кулаки и зубы. Дальше хуже: они поднимались, ложились и прыгали. Не меньше получаса собаки и дочь выполняли в полнейшей тишине (во всяком случае, для меня) всевозможные команды.

— Молодцы.