Надеюсь и люблю

– Мне надо поговорить с Розой и детьми.

– Что ты им скажешь?

– Не знаю. Как, черт побери, можно объяснить девятилетнему ребенку, что пришло время навсегда прощаться с матерью? А если этого не сделать, то как потом сказать, что прощаться уже поздно?

– Боже мой… – Стив покачал головой, положил локти на стол и всей тяжестью навалился на них, опустив голову.

Лайем видел, что друг мучительно подыскивает слова, которые действительно могли бы утешить и помочь в трудную минуту, чего нельзя ждать от банальных соболезнований. И еще он вдруг увидел, что Стив совершенно растерян. Это понятно. В такие минуты наука бессильна, наступает время для веры в Бога.

Прежде чем Стив нашелся что сказать, Лайем поднялся и вышел из кабинета.

Коридор был залит слишком ярким светом, который резанул Лайема по воспаленным глазам. В приемной у окна стояла Джейси, рядом с ней Марк. Роза примостилась на самом краешке дивана. Брет – в спортивной куртке и наколенниках – прислонился к стене у телевизора. Щеки у него раскраснелись от мороза, а со взмокшей челки на нос стекали капли пота.

Джейси заметила Лайема первой и, схватившись за руку Марка, шагнула к нему.

– Папа?

Ком встал у него поперек горла. Он не мог вымолвить ни слова. Во всяком случае, не сейчас, не здесь, под этим ослепительным холодным светом больничных ламп. Он скажет детям правду завтра. Может быть, ему удастся найти волшебное соотношение между «сейчас» и «потом». Но если Микаэла не доживет до утра… ему придется жить с этим. Его нынешнее решение ляжет еще одним камнем на и без того отягощенную душу.

– Мама в порядке, – сказал он, не глядя на Розу. – Ей стало плохо с сердцем, но теперь все нормально.

– Можно мне повидать ее? – спросила Джейси.

– Конечно. Но только на пару минут. Как ни странно это звучит, но ей нужно отдохнуть.

Джейси понимающе кивнула и направилась к двери. Когда она проходила мимо отца, он схватил ее за руку и крепко сжал.

– Она сейчас выглядит не лучшим образом, дорогая.

– Я понимаю. – Джейси вдруг побледнела. – Я ненадолго.

Лайем выжал из себя улыбку и дал ей пройти. Что еще он мог сделать? Девочка уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно идти по пути отчаяния.

Брет молча смотрел на отца. По его лбу и щекам струился пот, губы дрожали, а на глаза навернулись слезы.

– Мама проснулась?

– Нет, сынок. – Лайем ласково погладил его по щеке. Он чувствовал, что больше не может обманывать сына словами «еще нет». Надежда – не сладкое пирожное, которое сначала можно дать, а потом отобрать.

– Я не хочу видеть ее сейчас… такой. Лайем растерялся.

– Слушай, Бретти, – неожиданно вмешался Марк. – Помнишь, я обещал тебе кока-колу и шоколадных медвежат? Может, сходим в кафе сейчас?

– Отличная идея, – с облегчением улыбнулся Брет. – Можно, папа?

Лайем понимал, что как последний трус пасует перед трудностями и выбирает легкий путь, но все же кивнул. Он даже не мог скрыть, что рад возможности отложить серьезный разговор. Протянув Брету несколько долларов, он сказал:

– Отправляйтесь, только ненадолго. Скоро поедем домой.

– Ладно. – Брет зажал деньги в кулаке и направился к двери вслед за Марком.

Наконец Лайем повернулся к Розе. По ее настороженному виду он понял, что ввести ее в заблуждение ему не удалось. Все то время, пока дети были в комнате, Роза ждала момента, когда зять сможет поговорить с ней откровенно. Она словно окаменела, неподвижно сидя на краешке дивана и сложив на коленях руки.

– Все плохо, да?

Лайем присел рядом, его колени уткнулись в край журнального столика. Истрепанный номер иллюстрированного журнала медленно сполз на пол. Лайем пытался собраться с мыслями и облечь их в нужную словесную форму. Наконец он вымолвил:

– У нее остановилось сердце.

– Боже мой… – перекрестилась Роза.

– Они быстро реанимировали ее, а это очень важно…

– Может быть, ты можешь ей помочь? Наверняка есть какое-нибудь лекарство…

– Ты вдруг поверила в медицину, Роза? – печально улыбнулся он.

– Что же нам делать? – без улыбки спросила она.

Лайем давно ломал голову над этим вопросом, понимая, что это лишь начало. Оно предшествует трагедии с той же неотвратимостью, с какой сумерки предшествуют ночи.

– Единственный момент просветления наступил, когда мы говорили с ней о Джулиане. – Лайем сам удивился тому, насколько равнодушно произнес ненавистное имя.

– Да. Но возможно, это просто совпадение.

– Один раз – да. Но если дважды, то это уже не случайность. Помнишь, она заплакала? Я уверен, что так она отреагировала на его имя.

– Но с тех пор мы повторяли его сотни раз. Я рассказывала ей историю их знакомства. И ничего.

Лайем вздохнул. Именно это отсутствие результата заставляло его страдать от бессонницы, ворочаться до рассвета в холодной и пустой супружеской постели. Он не Переставал думать о тщетности их усилий, и когда покров ночи отступал перед дневным светом.

Ценность человека. Все сводится в конечном итоге к ней. Любой ход мыслей приводил его к одному и тому же результату.

– Мы должны попробовать что-то другое, Роза. Что-нибудь более действенное. Она не отвечает на наши голоса. А время идет, и его осталось совсем мало.