Над строками Нового Завета

Господь – мой Пастырь,
И нужды ни в чем у меня не будет.
На лугах со свежей травою
Он меня выпасает.
К тихим водам он меня приводит
И там укрепляет мою душу.
Водит меня по стезям правды
Ради имени своего.

Псалмы – это поэзия. И поскольку свои законы есть во всякой поэзии, есть они и у псалмопевцев. Псалмы отличает так называемая стилистическая симметрия. «Сущность этой симметрии, – пишет Д. С. Лихачёв в своей книге “Поэтика древнерусской литературы” (впервые опубликована в 1967 году), – состоит в следующем: об одном и том же в сходной синтаксической форме говорится дважды; это как бы некоторая остановка в повествовании, повторение близкой мысли, близкого суждения, или новое суждение, но о том же самом явлении». «Второй член симметрии, – говорит далее Лихачёв, – говорит о том же, что и первый, но в других словах и другими образами. Мысль варьируется, но сущность ее не меняется». Например:

Щедр и милостив Господь,
Долготерпелив и многомилостив.
Не до конца гневается,
И не во век враждует.
Не по беззакониям нашим обходится с нами
И не по грехам нашим воздает нам.

«Оба члена симметрии, – пишет Лихачёв, – говорят об одном и том же, поэтому каждый из них помогает понять другой… Соответствия в членах симметрии, конечно, не абсолютно точны. Напротив, члены симметрии никогда точно не соответствуют друг другу. Тем не менее, члены симметрии помогают понять друг друга, хотя и не объясняют друг друга с непреложной точностью». Этим же тропом постоянно пользуется Иисус. Например (Мф 10: 26):

Нет ничего сокровенного, что не открылось бы,
И тайного, что не было бы узнано.

Когда размышляешь над этим, то, с одной стороны, создается впечатление, что евангельский текст рождается во время ночных размышлений Иисуса над Псалмами, с другой стороны, понимаешь, что, читая псалмы, человек и сегодня может погрузиться в ту самую атмосферу, в тот самый воздух, в котором Иисус проводил на молитве долгие ночи. Христианин, если он мистик, читая псалмы, имеет все основания почувствовать, что и сам он молится вместе с Иисусом. Вот почему чтение псалмов всегда находится в центре богослужения.

В жизни христианина главное место занимает литургия, которая включает в себя повторение Тайной вечери, совершенной Иисусом в тот самый вечер, когда Он был предан. Но когда молящийся переступает порог храма, он оказывается не в Палестине времен Иисуса, а в Византии эпохи палеологов, в средневековой Европе или в Московской Руси XVII века. Во всяком случае, интерьер практически любого храма в России, на Западе, на Востоке переносит нас из сегодняшнего дня куда-то в прошлое, но ни в коем случае не в Палестину I века н. э. Другое дело псалмы. Именно их чтение и пение дает возможность молящемуся почувствовать себя «вечери твоея тайныя причастником», как говорится в славянской молитве перед причащением.

С первых веков христианства из псалмов составлялись циклы для чтения в храме или во время домашней молитвы. Один из таких циклов, Шестопсалмие, читается в начале утрени и состоит из псалмов 3, 37, 62, 87, 102 и 142. Шестопсалмие иногда называют плачем души, посвящено оно покаянию. В храме гасятся огни, чтоб молящимся не стыдно было плакать, если вдруг слезы выступят из глаз, и тогда чтец, став посреди храма, в кругу прихожан, начинает:

Господи, уста мои отверзни,
И уста мои возвестят хвалу Тебе.

В былые времена (а впервые упоминает о Шестопсалмии живший в начале VII века византийский писатель Иоанн Мосх, описывающий, как оно читалось в монастыре у аввы Нила на Синае) утреню служили не вечером, как это делается теперь, а на заре. Именно поэтому звучащий в начале Шестопсалмия третий псалом выбран как молитва раннего утра:

Я уснул и спал,
Но встал, ибо Господь – моя защита.

Это псалом надежды, но она сменяется скорбным плачем в следующем – тридцать седьмом:

Беззакония мои превысили главу мою,
Словно бремя тяжкое придавили меня…

Грешник подобен утопающему. Что делать? «Сердце мое в смятенье, нет сил, померк даже свет в очах». Но в псалме 62 вновь пробуждается надежда. Здесь говорится о том, как человек ищет Бога, как жаждет встречи с Ним:

Боже, Боже мой,
Тебя от зари ищу я.
Жаждет Тебя душа моя,
По Тебе томится плоть моя,
Как земля сухая,
Истомленная и безводная.