Среди моих знакомых китайцев колоритной фигурой выглядел строительный подрядчик Си. Этого грузного, неряшливо одетого человека можно назвать индонезийским вариантом гоголевского Плюшкина, но с одной лишь разницей. Си не был скопидомом и скрягой но призванию. Он скорее носил маску Плюшкина, прибедняясь, стараясь ничем не выделяться из окружающей его массы мелких лавочников. При своем немалом богатстве жил подрядчик в переулке, удаленном от Центра, занимая секцию дома, разделенного на узенькие коридоры лавок, портновских мастерских и контор. Окна жилища Си были вечно закрыты плотными ставнями. Приходилось долго и настойчиво нажимать кнопку звонка, прежде чем приотворялась дверь и в щели показывалась половина физиономии хозяина. Не снимая дверной цепочки, Си из глубины своей полутемной берлоги подозрительно разглядывал гостя. Удостоверившись, что пришел не грабитель и не погромщик, он впускал гостя, потом задвигал за ним запоры и засовы.
Я знал, что Си был крупным домовладельцем и прибыльно сдавал дома в аренду. Один из его сыновей учился в Австралии, другой — в Голландии. Самый старший обосновался в Бразилии. Дочь еще во времена Сукарно окончила институт в Пекине и по совету отца осталась там. Пусть кто-нибудь из детей живет в красном Китае.
Семья поддерживала деловые связи с Гонконгом и Тайванем. О дочери, живущей в Пекине, Си старается не говорить. После событий 30 сентября власти могли рассматривать этот факт как темное пятно в его биографии.
Однажды я прямо спросил моего знакомого:
— Кто вы такой, г-н Си? Сторонник Пекина или Тайбея?
Си приложил палец к губам и подозрительно огляделся по сторонам, хотя, кроме нас, в тесно заставленной дешевой мебелью комнате никого не было. Он всегда прикладывал палец к губам и озирался, когда наш разговор принимал, как ему казалось, политический характер.
— Я не пропекинец и не протайванец, — ответил он шепотом. — Я сам по себе, проуанг.
Подрядчик хотел сказать, что никаких других интересов, кроме денег, для него не существует. Слово «уанг» по-индонезийски означает деньги.
Г-н Си постоянно плакался, говорил об антикитайских волнениях, жаловался на правительственных чиновников, вымогающих взятки.
— Мой сын, тот, что живет со мной, поехал однажды по делам в Бандунг, — рассказывал он, грустно качая головой. — Это было вскоре после сентябрьски событий. В Бандунге шла волна погромов. На сына напала группа молодых людей в форме лашкара[12]. Им, видите ли, не понравилось лицо моего парня. Два месяца сын провалялся в католическом госпитале со сломанной рукой. Лечение обошлось нам в кругленькую сумму. Отцы-католики, как вы знаете, ничего даром не делают.
— Скажите откровенно, г-н Си, что вас привязывает к этой неласковой к вам стране? Вы говорите, что вас притесняют. Вы терпели оскорбления, даже погромы. Вашего сына покалечили молодчики из лашкара…
— Прибавьте еще, что мои внуки не могут учиться на родном языке. Я знаю, что вы хотите меня спросить. Почему старый дурак Си не бросит эту неуютную Индонезию и не начнет заниматься своим бизнесом в какой-нибудь другой стране, хотя бы в Австралии?
— А в самом деле почему? Разве вы ничего не накопили на черный день в банках Гонконга и Сингапура?
— Допустим, накопил. Но я был бы безрассудным человеком, если бы поступил по примеру моего приятеля Ко. Он был директором фирмы, торгующей конторским оборудованием. У него был полезный компаньон — индонезиец, сын видного мусульманского лидера. Поэтому власти относились к Ко с бóльшим уважением, чем к другим китайским коммерсантам. Чего еще желать? Но мой приятель оказался излишне обидчивым и щепетильным. Настоящий делец не должен быть чересчур уж обидчивым и щепетильным. Бедняга Ко уехал в Сидней, вообразив, что и там он с тем же успехом станет торговать пишущими машинками. Но он забыл, что Австралия не Индонезия, и вскоре прогорел. Теперь он почти нищий.
— В чем причина банкротства вашего приятеля?
— Причина простая. Здесь мы, китайские дельцы, — влиятельная сила. Наши индонезийские конкуренты слабы, неопытны, разобщены. В Австралии же мы сами оказываемся такой слабой и разобщенной массой перед лицом крупных и богатых фирм. Им ничего не стоит стереть нас в порошок.
— Следовательно, здешние условия все-таки лучше?
— Здесь нас нередко оскорбляют, притесняют, вымогают с нас взятки. И все-таки Индонезия — золотое дно. Где еще сделаешь такой бизнес? Я покину эту страну только в том случае, если буду абсолютно уверен, что завтра меня растерзают погромщики или же придется пойти с протянутой рукой.
Си предельно откровенно выразил настроения местной китайской буржуазии. Конечно, проявления антикитайского шовинизма — вещь неприятная. Но ради наживы можно и потерпеть.