Над Мерапи облака

Он не договаривает, желая произвести больший эффект. С верхнего этажа доносятся детские голоса. Дети выкрикивают по складам какие-то китайски слова и фразы. Чэн прислушивается и самодовольно говорит:

— Вы слышите? Моя домашняя школа, из которой я не делаю секрета. Один ученый старичок обучает моих детей и племянников иероглифическому письму, китайской классической литературе, конфуцианской философии.

— Это сверх той программы, которую они проходят в индонезийской школе?

— Да.

— Выходит, дети богатого дельца мало потеряли от того, что власти распорядились закрыть китайские школы.

— Выходит, так. На чем я остановился?..

— Ваша фирма — это не только Чэн.

— Вот именно. Не только. У Чэна есть компаньон.

Хозяин доверительно называет имя одного крупного правительственного чиновника с генеральскими погонами.

— Фирму «Чэн» могли бы и потрясти, — продолжает он. — Фирму «Чэн и генерал» никто не посмеет пальцем тронуть. Компаньон получает от меня солидный оклад и не мешает мне делать бизнес для нашей общей выгоды. Мы разумно поделили наши обязанности. Я занимаюсь коммерцией и гарантирую фирме прибыль. Генерал отвечает за ее неприкосновенность и имеет дела с властями. Ему, как говорится, и карты в руки, поскольку он сам — власть.

— Теперь я вижу всю наивность моего вопроса, действительно, кого вам бояться?

— В случае необходимости перед этими окнами появится рота солдат. Об этом позаботится компаньон. Кстати, ему не очень импонировало мое китайское имя. Для близких я остаюсь Чэном, а официально я теперь Мохтар Субарди.

— Приняли мусульманство?

— Нет, но последовал примеру моих соплеменников, меняющих традиционные китайские имена на индонезийские. Еще недавно вы могли видеть вывеску какого-нибудь доктора Тан Хонгли, а теперь он стал ликтором Абдулой. Более удобная форма, не меняющая сущности.

Это стремление крупных дельцов-китайцев кооперироваться с индонезийцами, обычно представителями высшей бюрократии и военной верхушки, — довольно частое явление в деловом мире сегодняшней Индонезии. Г-н Чэн, он же Мохтар Субарди, — яркий пример такого кооперирования, основанного на принципе «Мои деньги — твое имя».

— Итак, г-н Чэн, вы носите индонезийское имя, у нас есть влиятельный компаньон — генерал. Чувствуете ли вы себя уверенно как представитель делового мира? — спросил я напоследок.

— Как вам сказать? В известных пределах — да. Юридически никто не подвергнет сомнению мою принадлежность к гражданам Индонезии. Я относительно уверен в своей безопасности, в прибыльности фирмы, у меня хорошие связи с властями. И все-таки я стремлюсь переводить прибыли в швейцарский или сингапурский банк, а не вкладывать в индонезийскую экономику. Я никогда не рискну построить на этой земле фабрику!

— Почему?

— Зачем рисковать? Кто знает, что произойдет в той стране завтра. Назвавшись Мохтаром Субарди, я все же остаюсь китайцем. Такого, как я, слопает при нервом удобном случае тот же генерал, мой компаньон, как только сам прочно встанет на ноги и почувствует вкус к чековой книжке.

Пусть у читателя не сложится превратного представления, что все китайцы в Индонезии или их подавляющее большинство — это такие, как Чэн, Си или Лим. Далеко не всем из них написано на роду стать богачами. Наряду с богатой прослойкой можно встретить китайцев-ремесленников, мастеровых, шоферов, лоточников. И их положение отличается от положении индонезийской бедноты разве лишь тем, что кроме нужды приходится испытывать на себе еще и влияние национальных предрассудков.

Нельзя отрицать, что определенная часть китайцев в Индонезии, как и в других странах Юго-Восточной Азии, служит опорой пекинских маоистов в их внешней политике. С одной стороны, это кустари-ремесленники, недовольные своей социальной неустроенностью и тем, что их национальному самолюбию порой наносятся чувствительные удары, которые легко поддаются всякого рода анархо-левацким и шовинистическим влияниям. С другой — это богатые дельцы, которых жажда наживы делает неразборчивыми в средствах. Если это в данный момент выгодно и сулит прибыли можно иметь дело и с Пекином. Идейные симпатии или антипатии роли здесь не играют.

После сентябрьских событий происходило длительное нагнетание напряженности в отношениях между Республикой Индонезией и КНР. В Пекине при поощрении местных властей проходили многолюдные демонстрации перед зданием индонезийского посольства. Аналогичные демонстрации были и в Джакарте. Дели доходило до разгрома посольских зданий. Каждая сторона объявляла персоной нон грата и высылала дипломатов другой стороны. В конце концов остатки персонала посольств покинули страну пребывания, хотя формально дипломатические отношения не были прерваны. Здание бывшего посольства Китайской Народной Республики в Джакарте, около базара Глодок, теперь пустует. Ворота ограды и стены носят следы недавних молодежных выступлений.

Итак, официальные отношения заморожены. Означает ли это прекращение всякого рода связей между Индонезией и КНР?