Начнем сначала

— Ладно! — пристукнул Кабанов ладонью по столу. — Согласен! Нам нужно, чтобы труд наш, наши лишения и беды были возмещены хотя бы рублем. Что тут зазорного? Вот. Смотри! Вот наш капитал. Только он дает нам прибыль и дивиденды!..

Вытянул перед собой огромные ручищи ладонями вверх. Те были темно-коричневы, морщинисты и мозолисты, со следами ожогов огнем и морозом.

Все, кто теснился сейчас в балке, знали: лучше Кабанова никто в тресте не мог работать под огнем. Точнее и быстрее его никто не умел разрезать под углом трубу. Более лихого и везучего мастера огненного шва — не было в округе. Уже одно это притягивало и подчиняло рабочих. А если добавить, что и выработка, и заработок в бригаде были недосягаемы для других… И, закрепляя победу, Кабанов насмешливо и зло обратился к промахнувшемуся Сивкову:

— Ты сам-то зачем пожаловал в Гудым, чистоплюй? Научно-техническую революцию вершить?..

Теперь смеялись все — громко, искренне и весело. Надо было проучить этого залетного новатора с вывернутыми извилинами. Ишь на что замахнулся. Деньги ему лишние. Построй на них детский садик в трассовом поселке. Переведи в детдом, там найдут место… Деньги трудно добыть, а растратить — раз плюнуть…

Так примерно думали сейчас все: и скрытые недруги, и негласные друзья Сивкова. Врасплох застал его Кабанов, начав открытый наступательный разговор о самом больном и всех волнующем. То ли заранее обдумал, подыскал формулировки бригадир, то ли и впрямь был мудр и в себе уверен. Как бы там ни было, но Сивков смешался, заговорил неуверенно, извиняющимся тоном:

— Я не против заработка. Заслужил — получи. Но если работать не только руками, а и головой, можно и труборезную машину придумать, и автоматизировать внутренний подвар, и в организации труда…

— Ха! — гаркнул, будто выстрелил Кабанов, пресекая речь сварщика. — Ортодокс! Мы по шестнадцать часов на ветру и морозе вкалываем — это тебе мало? Хочешь, чтобы мы еще изобретали, организовывали, совершенствовали. За управляющего и главных специалистов треста. За инженеров и техников СМУ. За министерство и Госплан. А! И при том при всем сам свое одеяльце укорачивай, а потом ножки по нему тяни. Ло-о-вкач! И хорошо, что наши дорожки пошли врозь.

Рабочим уже поднадоела затянувшаяся перепалка. Было ясно: Сивков получил оплеуху по заслугам… Зашелестели сигаретные и папиросные пачки, застреляли, вспыхивая, спичечные головки. Сразу задымил десяток сигарет. «Как же так? — лихорадочно соображал Сивков. — Со своими ребятами… Столько времени бок о бок… А нужных слов… Коммунист. Рабочий…» Вдруг он нашел слова, которые Кабанова сразят, подсекут под корень, и уже раскрыл было рот, чтобы выпустить неотразимо убойную фразу, но именно в этот миг прогремел голос Кабанова:

— Давай, ребята, по местам! Подискутировали. А ты, Сивков, ищи работу. Из бригады тебя выдворяю!

Напрасно, отчаянно махая руками, Сивков что-то кричал, хватал уходящих за куртки и полушубки. Рабочие проходили мимо, с приглушенным говорком и хохоточками вмиг вытекли из конторки. Сивков остался один.

Побитый.

Осмеянный.

Потрясенный.

2

Полдня Сивков бегал по Гудыму, разыскивая Глазунова. Вымотался. Вспотел. Озлился так, что колени и локти кусались. И наконец узнал, что Глазунов переезжает на новую квартиру. «Остынь. Остановись. Ступай домой. Выплачься Маше…» — пытался усмирить себя Сивков, а сам семенил к новому девятиэтажному дому, в котором Глазунов получил квартиру.

Перед домом толчея машин и людей. Кричали с лоджий и балконов, из кузовов автомашин. По делу и просто так: от избытка добрых чувств. Особенно усердствовали дети. Перегоняя старших, маленькие новоселы спешили затащить в надежное тепло свое живое сокровище: рыбок, птичек, кошек и собак. Мурзились и лаяли задерганные псы, мяукали переполошенные кошки. А растрепанные, потные, обалделые взрослые в одиночку и гамозом что-то волокли, налетая друг на друга. Улыбались, извинялись, покрикивали и даже пели.

Лифт в новом доме был только пассажирский, да и тот не работал. Новоселы либо на горбу в одиночку поднимали тяжелые вещи, либо впрягались в поклажу целым гуртом. Наиболее изобретательные соорудили в лоджии блоки, перекинули тросы и, заарканив шкаф или пианино, уверенно поднимали его на верхотуру, нимало не беспокоясь, что самодельный подъемник мог вдруг отказать, и громоздкая многопудовая вещь рухнула бы на головы толпящихся внизу.

Ах, как любят у нас суматоху. Чтоб кипело, клокотало и бурлило вокруг. Чтобы ты задевал и тебя задевали. Чтобы чей-то локоть буравил твою спину, а о твое бедро терлось чужое колено. Чтоб сталкивались, запинались, набивали синяки и шишки. Чтобы каруселила ярмарка вокруг и в тебе. Потому-то, едва окунувшись в горластый сабантуй новоселов, Сивков мгновенно ощутил необъяснимый прилив бодрости и, пока поднимался на шестой этаж, помог кому-то развернуть пианино на узкой лестничной площадке, поддержал вдруг заскользивший из чьих-то рук холодильник, поднес расхныкавшегося малыша.