Начнем сначала

Где она теперь? Сорвалась и нет. Бросила дочь, друзей, наряды и этот ларец с золотыми погремушками. Сколько сил тратила, охотясь за какой-нибудь подвеской, перстнем или серьгами. Выменивала, добывала, не давала покоя бедному Юрнику. И все… одним махом… под ноги. Теперь вот Ленка также. Туда же… А куда? За что? До двенадцати лет кормил борщом с ложечки. Все и всегда — самое лучшее, самой первой — ей… Полное духовное единство. Куда уж ближе, куда родней. Папина дочка… А где Арго?

— Где Арго?

— О чем ты? — с нескрываемой обидой спросил Феликс Макарович, прерывая речь на самом интересном месте.

Но Бурлак уже крутил телефонный диск.

— Юрий Николаевич?.. Слушай… Только лично сам и немедленно. Подскочи на квартиру к Лене… Ее там нет. Уехала куда-то. Улетела! Сгинула! Почем я знаю куда? Крутнула задом — и без следа!.. Да я не кричу. Не сердись. Извини, ради бога… Да, подскочи, будь друг. Где Арго? Может, у соседей?.. Пожалуйста. Сразу позвони…

«На черта тебе этот пес? Мало забот?» — хотел спросить друга Феликс Макарович, но, глянув на бледное, вытянутое, подергивающееся лицо Бурлака, не спросил. Налил в обе рюмки коньяка, молча, призывно поднял свою и выпил.

Бурлак и не прикоснулся к рюмке. Сдвинув на край столика бутылку, вазу и кофейные чашечки, он принялся расставлять шахматные фигуры. Это занятие, видимо, расслабило его, охладило. Делая первый ход королевской пешкой, спросил отмягшим голосом:

— Как живет твой эксперимент: трест-площадка? Когда прикроешь СМУ?

— Черт его знает, — неожиданно сорвался Феликс Макарович. — Все сказали, все решили, все подписали. А-а… — И сделал ответный ход.

— Главк, что ли, передумал?

— Да нет.

— Обком?

— При чем тут обком?

— Коварные козни скрытых противников?

Каждая фраза вылетала из уст играющих без задержки, сопровождаясь непременной передвижкой фигур на шахматной доске. Но с ответом на последний вопрос, как и с ответным ходом, Феликс Макарович вдруг замешкался, снова потянулся к бутылке, стукнул наполненной рюмкой о рюмку Бурлака и, не ожидая друга, выпил.

— Значит, все-таки козни? — без подначки, скорей сочувственно и грустно проговорил Бурлак.

Мелкими глоточками он медленно выпил свою рюмку, не чувствуя ни вкуса, ни запаха напитка, и принялся вертеть в руке пустую ребристую посудину, то донышком, то боком пристукивая о неширокую полированную межу клетчатого поля.

Феликс Макарович только и ждал этого вопроса и давно готов был ответить на него — пространно и убедительно, но, пристально вглядевшись в Бурлака, снова почуял его обособленность, отрешенность, оторванность от окружающего, в том числе и от этого проклятого эксперимента с трестом-площадкой. «Черт ему не брат, — думал Феликс Макарович о Бурлаке. — Крупнейший трубостроительный трест страны. От него зависят и энергетики Урала, и экспорт газа и нефти. Король. Настоящий король. Глава правительства лично знает. Работает как машина. И везуч. Годовые и пятилетние планы — досрочно. По шею в болоте, в снегу, при любой погоде — трубопровод в срок. Жену выгнал. Дочь помел. Приволок молодую бабу — даже выговора не схлопотал А тут… Поишь и кормишь… Взад и вперед ублажаешь. Ползарплаты — на пропой. Достаешь, выбиваешь… бездонная прорва. А никто за меня ни головы, ни задницы не подставит. По мелочам еще куда ни шло, а по-большому, по-крупному… Карась на сковородке…»

Пожалуй, никогда доселе с такой вот горечью и обидой не думал Феликс Макарович о своей судьбе. Наверное, потому, что была та судьба и милостива, и добра к нему, и все сходило с рук без следа. А тут вдруг застопорило, встало поперек и ни просвета, ни надежды впереди.

С того и гневался Феликс Макарович. И на судьбу. И на себя. И на Бурлака, конечно, которого вдруг так заинтересовал этот никому не нужный шелудивый пес Арго.

А пес тут был ни при чем. Пес — часть Лены. Ее непременная, неотъемлемая, пускай и ничтожная часть. Куда она с собакой? Куда? И почему? Вот что особенно волновало. Это «почему?» было наиболее болезненным и навязчивым.

Сам разлил по рюмкам, приподнял свою, с бугорком налитую, сказал:

— Ты что-то темнишь, Феликс, с трестом-площадкой. Газеты протрубили, телевидение восславило, словом, идеологическая артподготовка прогремела. А дальше?

— А дальше? — подхватил Феликс Макарович, обрадовавшись, что друг наконец-то заинтересовался всерьез. — А дальше все уперлось в нулевую компрессорную на пятой нитке.

— То есть?

— То есть… все, как всегда. Закрутился я с этим экспериментом, не проследил, а летом, по воде, не полностью завезли оборудование, металлоконструкции и еще кое-что. Значит, к Первому мая нам нулевую компрессорную не сдать. Мы можем по рублям два плана сделать, но от нас нужны не миллионы, а вот эта компрессорная. Понимаешь? Я все просчитал, взвесил и выверил. Сдохнем мы, но компрессорную не сделаем. — Нервным, резким движением смел со стола шахматные фигуры. — Какой же тут эксперимент? Какой трест-площадка? Сохранить бы штаны да из кресла не вывалиться!..