Начинаем жить

Роман с Милочкой длился уже третий год. С ней он сразу почувствовал себя в безопасности. Ощущение безопасности возникало от легкого холодка, неуловимой дистанции. Дистанция ему пришлась по вкусу, возникло поле, в котором можно было играть, перебрасываться шутками. Он сразу стал раскованным, легким, остроумным. Сам себе понравился. И ей, разумеется, тоже. Она хорошо чувствовала партнера, мгновенно подавала реплики. Дима ее оценил. Чем дальше, тем раскованнее он себя чувствовал. Ощущение было внове и необыкновенно приятное. Почему бы не попробовать себя и с другими партнершами? Дима ощутил свою свободу как большую ценность. Стал дорожить ею. Исчезал. Появлялся. Звонил, и она отвечала дружелюбно и ласково. Голос у нее ни разу не зазвенел от обиды, и металла он тоже в нем не слышал. Милочка не заявляла на него прав. Оставалась безупречным партнером. Правда, и ее часто не бывало дома, она тоже уезжала. В командировки. По работе. Жизнь без Милочки разом теряла вкус. Дима становился угрюмым и раздражительным, он не любил, когда ее не было. Зато, как только узнавал, что она снова в городе, успокаивался и жил, что называется, полной жизнью. С появлением в его жизни Милочки он стал охотнее ухаживать за женщинами. Ухаживание стало невинным, неопасным флиртом, который из-за присутствия в его жизни Милочки уже не грозил никакими последствиями. Снисходительная, доброжелательная Милочка стала для Димы щитом и опорой, и он под ее незримой защитой наконец спокойно наслаждался свободой и независимостью. У него случались теперь бурные скоропалительные романы, которые он научился ловко заканчивать, чем немало про себя гордился. Гордился и чувствовал себя виноватым и, желая избавиться от чувства вины, переложил вину на Милочку. Кто, как не она, толкнула его на поиски приключений? Всему виной — холодок, дистанция. Ровное дружеское тепло не что иное, как оскорбительное равнодушие. Если бы она вправду его любила, она бы, конечно… А он бы никогда… Дима, который так боялся сцен, сам стал устраивать сцены и упрекать Милочку в неверности. Он не сомневался, что и она позволяет себе командировочные романчики. Милочка смотрела на него с кротким недоумением, но чаще с ласковым сочувствием, словно была взрослой-превзрослой, а он — капризным малышом, который, размахивая лопаткой, кричит и злится. Он еще какое-то время что-то выяснял, потом замолкал, пристыженный, и извинялся. Он и с матерью вел себя точно так же. Сначала злился, кричал, а потом старался загладить вину. После нескольких таких истерик обоим стало ясно, что идиллически-платоническая стадия отношений подошла к концу. Они могли разбежаться. Или… В следующую встречу их роман перестал быть платоническим. К величайшему изумлению Димы, оказалось, что у Милочки он — первый. Теперь ему стало понятно ее кроткое недоумение в ответ на его упреки. Действительно, что ей было отвечать? Он был растроган, испытывал несказанную щемящую нежность, но из какого-то суеверного опасения так и не сказал, что любит ее, что не может без нее жить, зато она несколько раз повторила: «Я люблю тебя. Да. Я тебя люблю». Он опять исчез. Ему нужно было как-то справиться с нахлынувшими на него чувствами. И опять она с удивительной кротостью пережила его исчезновение. Но это исчезновение было последним, видеться они стали часто, и он уже помыслить себе не мог жизни без Милочки, однако прошло еще не меньше года, прежде чем он сделал ей предложение. Да и предложение для него самого было в некотором роде неожиданностью. Первой неожиданностью. Он как-то не намеревался жениться, а собирался еще постранствовать, попутешествовать. Осесть в уютном гнезде рядом с милой Милочкой еще не хотелось, приезжать, навещать, отдыхать — другое дело. Хотя он знал, что лучшей жены, такой спокойной и такой надежной, ему не найти. И вдруг почувствовал, что может ее потерять. Может быть, не саму Милочку, а ту спокойную надежность, которую так ценил. И тогда сделал предложение. Милочка попросила неделю на размышление, и это было второй неожиданностью. Отсрочка привела его сначала в недоумение, потом в ярость. Неужели возможен отказ? Удар от той, которая никогда и ничем ему не грозила? Ожидая решения Милочки, он злился на нее страшно. Она не смела его мучить. Он доверился ей, почувствовал себя счастливым. А она? Но Милочка так хорошо улыбнулась, у нее появились такие чудные ямочки на щеках, когда она ответила «да», что он тут же перестал злиться. Неприятности остались позади. Своей дорогой мамочки он на этот раз не опасался. Наоборот, ждал похвал и оваций. Не сомневался в мамином одобрении. И заранее предвкушал, как они с матерью, переглянувшись за спиной у Милочки, покивают друг другу с видом знатоков. Совершенство!

И вдруг — мещанка! У них в доме не было отзыва оскорбительнее.