Набоб

Уже много раз ему казалось, что вдали маячит квадратный парус индийского корабля, но это была всего лишь буйная поросль лиан. Им удалось обогнуть еще одну мель, потом река изогнулась в излучине. На обоих берегах Мадек увидел две большие крепости, окруженные рвами. В бойницах несметное количество пушек и мортир.

— Бадж-Бадж, — объявил Мартин-Лев.

— Эти пушки стреляют на сто пятьдесят — триста туазов[5], — сказал Мадек. — А если пальнуть несколькими бомбами… Через сильный направленный огонь просто невозможно прорваться, тем более на такой опасной реке. А она хорошо охраняется, их Калькутта!

— Не хочу быть на стороне побежденных! Десять, пятнадцать лет назад мы еще могли победить. Надо было разрушить до основания Калькутту, построить на ее месте такую крепость; расширить и защитить Шандернагор.

Шандернагор! Мадек совсем забыл о нем. Существует ли он еще? Фрегат «Несравненный» отсалютовал крепости. Мадек опустил глаза. Он не желал этого видеть. Может быть, ему тоже следовало избрать смерть? Мартин-Лев слегка коснулся его локтем, потом Мадек почувствовал его руку на своем плече.

— Не злись на меня. Мы с тобой оба искатели приключений. У каждого своя дорога. А случайные дороги то пересекаются, то расходятся, и их тысячи.

Он почти шептал. Он был взволнован. Мадек почувствовал себя беззащитным, но понял, что его любят. Он вновь открыл глаза; пушки еще стреляли. И тогда он рискнул попросить:

— Расскажи мне о Годхе!

— Годх… Годх…

Мартин-Лев пожал плечами и затеребил золоченые шнуры на мундире. Мадек смотрел на него в упор. Почему бы и не сказать? Наконец он решился:

— Годх… Но что такое Годх в огромной Индии? Мне потребовалось два месяца, чтобы добраться до Мадраса! Мы им больше не были нужны, уверяю тебя. Раджа сиял все последние три недели.

— Приехали какие-нибудь путешественники?

— Насколько я знаю, нет. Но что-то произошло, что — не знаю. Ты же знаешь, какая сложная жизнь у них во дворце, всякие тайны, интриги. Единственное, что я заметил, так это то, что они развеселились, когда царица, четвертая жена, перестала появляться на людях. Один из слуг сказал, что она беременна, и потому, согласно закону, нечиста. Ее не выпускают из зенаны. К ней имели право входить только женщины из неприкасаемых. Как ни странно, они все были от этого в восторге. Я никогда их толком не понимал. Вот и все, что я могу рассказать о Годхе, мой дорогой Мадек. Эй, смотри-ка, там, у берега, гавиал, гавиал!

— Гхарвийал, — поправил Мадек. Он никогда их не видел, но слышал, что они существуют, слышал в Годхе, тогда, в день охоты. Кортеж ожидал царскую чету, которая молилась в храмах. И среди множества животных, высеченных на камнях святилища, Мадек заметил странное существо, длинную ящерицу с глазами навыкате и острой мордочкой. «Крокодил?» — спросил он погонщика. «Нет, благородный фиранги, это Гхарвийал, священный зверь Вишну, Хозяин Вод. Он никогда не причинит тебе зла; но и ты не делай ему зла, если встретишь его на священных берегах Ганги, потому что в глубине своего чрева он хранит сокровища тех, кто умер чистыми, брахманов и младенцев!»

Животное вынырнуло из воды, вытянуло мордочку в сторону грязного берега. У него было раздутое брюхо. Чтобы больше не думать о Годхе, Мадек попробовал представить себе сокровища, которые находятся в этом брюхе. Зверек-сейф. Это не так уж и глупо. Разве сама Индия — это не огромная сокровищница Вселенной?

Бенгалия, замок этого сейфа. Как это он раньше не понял? Правда, он не особо прислушивался к тому, что говорят торговцы. Во время странствий на кораблях Компании он мечтал лишь о воинской славе. Теперь же ему стало ясно, что одно не может существовать без другого, и он впервые осознал размеры катастрофы. Потому что и Годх был частью катастрофы. В ткацких мастерских создавались парчовые ткани, которые грузили на караваны вместе с индиго и рисом; и они шли именно сюда, в Бенгалию, на склад товаров всей Индии, даже всей Азии. Годх, чьи ювелиры обрабатывали камни Голконды, золото, прибывающее из Америки через Мадрид, Лиссабон или Амстердам. Годх, который ничего не боится и который, радуясь скорому рождению принца, позволил уйти единственным людям, способным его защитить. Может ли быть, чтобы Индия обезумела так же, как Франция?

Паруса вновь заполоскались на ветру. Прилив заканчивался. Гавиал, привлеченный мелкой рыбешкой, которую отливная волна оставила в лужицах, исчез в грязной воде. Фрегат едва заметно начал двигаться. Было еще рано. Наступила тишина, скорее затишье: прежде чем сменить направление движения, вода задремала, как в озере, осеняемая спокойным запахом водных растений и чуть заметным трепетанием джунглей.

— Калькутта, — пробормотал Мартин-Лев, погрузившись в свои воспоминания. — Калькутта… Еще тридцать лье; еще два прилива, мы прибудем туда завтра.