Набла квадрат

— Передай секретарю мои предварительные условия. Выполнив их, вы дадите мне знак о своей готовности к встрече. Первое — немедленно прекратить добычу и обогащение урана для производства бомб. Второе — приостановить судебные процессы по делам, связанным с изменой, шпионажем и так далее.

Третье…

Нагруасек повесил трубку и отжал на селекторе клавишу радиоканала.

— Соедини со штабом, — сказал он в микрофон устройства правительственной связи. Динамик захрюкал, прося подождать немного, потом взвизгнул и заговорил тем же голосом, который только что требовал прекратить добычу урана:

— Я те повешаю трубки, заместитель фигов! Ты у меня сам скоро на витом шнуре повиснешь и загудишь!

* * *

— С самого начало было ясно, что они не примут сразу все твои условия.

Вообще, не могли же мы предвидеть каждое идиотское затруднение, которое возникнет, — вещал Фенрир. — Не забивай себе голову восстаниями в уголовных лагерях, при ее вместимости ты можешь позволить себе держать в ней только то, без чего действительно не можешь обойтись.

Горм, стоявший в куче мусора, сваленного на разделительной полосе давнего проспекта, вертел в руках кинжал, пытаясь взять в толк, почему удобное в обычных условиях орудие для чесания спины не принесло ему должного облегчения. Поэтому он был несколько раздражен:

— Ты подлый нерюх, Фенрир! Нет никакого смысла разбираться, какие рейсы пришли не по расписанию, если к причальной мачте вместо дирижаблей швартуются ядовитые слоны в полосочку. Эта грязная планета пошла вразнос.

Пока все устраивается примерно так, как мне было надо, но учти! — не по нашей воле. С того самого момента, как я освободил и накормил известную тебе колонну дистрофичек с дистрофятами, моей диспозицией как тролль шерстозадый подтерся, ты понял?

— Но ты же не мог их не освободить! Другое дело, обязательно ли было при этом четверых загрызать собаками, а одну отравлять насмерть так называемым бульоном. Дистрофик, не дистрофик, а то, что с местными харчами у каждого первого может быть пищевая аллергия, и с твоими троллиными мозгами можно бы догадаться.

— Вот вельбот гнилой! Я битый час тебе толкую — у меня нет выбора: я все время действую единственно возможным образом! — Горм с отвращением посмотрел на собак, загонявших небольшое, взвода в полтора, стадо унтер-офицеров секретных войск особого назначения в огороженный спиралями колючей проволоки загон с прожекторной вышкой посередине, кричаще яркий плакат на которой гласил: «Опытное поле Кутукыгакской народной академии минного хозяйства». Собаки не знали кыфлявикской азбуки. Унтер-офицеры, видимо, тоже в свое время не удосужились приобрести навык грамотности, как понял Горм, под градом земли, камней, осколков, тряпок, мяса и костей садясь в на зависть быстро увеличившуюся и распространившуюся кучу мусора.

Включив дворники на очках, Горм продолжил:

— Так вот, жабы речные и черви болотные! Я все время действую единственно возможным образом и поэтому вместе со всем остальным дерьмом просто кручусь в этой проруби. Мои попытки сделать что-то, выходящее за рамки исполнения роли меня в местном спектакле «Конец света на одной, отдельно взятой, планете», например, переговоры с Нувукаком, ни к чему не приводят! Ты понял?

Собаки перемахнули спираль и перелезли через прорванную взрывами мин дыру в проволочном заборе, по дороге уронив прожекторную будку.

— Горм, здесь вулкан, — отрапортовала Фуамнах.

— Сама ты вулкан, дура лесная… О, ядрена мышь! Кром, я понял!

— Что? — осведомился Фенрир.

— Я не тебе, кажется, — до Горма наконец дошло, что кинжал слишком короток и туп, чтобы им можно было почесать спину через кирасу и ракетный ранец.

Открытие исполнило его веры в свои возможности настолько, что он спросил у Фенрира:

— Кстати, о птичках — где обещанные мне уголовники?

— Я думаю, шагах в двух у тебя за спиной.

Горм встал, пихнул кинжал в ножны и обернулся. В двух шагах никого не было, в двух дюжинах тоже, зато у перегораживавшей проспект на выезде из города баррикады наблюдалось нездоровое оживление. В проломанную шахтерскими самосвалами и тягачами брешь лезли странные двуногие существа.

Грязные тела некоторых едва прикрывали лохмотья лагерной униформы, иные были разодеты, по местным понятиям, щегольски, кое-кто размахивал окровавленным оружием и кухонными принадлежностями, и все без исключения были в алкогольном и наркотическом опьянении.

— Гроссов девять — спросил Фенрир.

— Пожалуй, что больше, — Горм приподнялся на цыпочки, — но что-то не внушает мне почтения данное войско.

— Конечно, тебе непременно подавай рев боевых труб и чтоб кто-нибудь грыз край щита, — отозвался Фенрир. — Лучше бы подумал, как ты остановишь этот мутный поток.

— Думать? Еще чего! — Горм снял шуршавшие дворниками очки, хлопнул себя по бедру, подавая знак собакам, и пошел в сторону баррикады. Сдавленный мощным сводом его черепной коробки, образ разбойника флюктуировал между одноглазым великаном в бесформенной шапке, прикованным к веслу, и плутоватым молодцом в зеленом балахоне и с луком в руках, сидящим на дереве.