Набег

Услышали эти звуки половцы — повернули коней и поскакали в степь, увозя с собой пленников, бобровые меха, скот и награбленное оружие.

Серыми волками скачут половцы в степь, а за ними несется русская рать, нагоняет, настигла. Гудят трубы, бубны звенят, русские мечи рубят половецкие головы. Не вернуться проклятым к своим шатрам и кострам, не скакать уж им на краденых конях, потрясая ворованным оружием. Полегли половцы на смятую ковыль-траву, а вороны уже слетаются, похоронную песню каркают, поминальный пир празднуют.

А в Райках убитых хоронят, раненых лелеют, а кто жив остался, благодарят своих избавителей, подносят им чары вина, обнимают, и плачут, и радуются. Слава русским воинам! Слава заставам, заслоняющим Киев! Всем звеньям единой цепи, опоясавшей Русскую землю, слава!

Когда потушили огни и разобрали раненых и живых от мертвых, то увидели, что крепость пострадала не слишком. Крепостной вал был частью разрушен, ворота были разбиты, выгорело внутри несколько жилищ. Но многих защитников не досчиталась крепость. У ворот, среди груды тел, нашли господина Глеба. Его шлем был разрублен, разрублена кольчуга, белая борода красна от крови. Но он был еще жив и в костенеющих руках сжимал рукоять меча.

— Мой гонец подоспел вовремя? — спросил он нагнувшегося к нему воеводу.

— Твой гонец был у нас без малого месяц назад. Предупредил, что половцы готовят набег и если увидим мы огни, то спешили бы на помощь. С тех пор стояли воины дозором на башне, следя, не вспыхнет ли где зарево.

— А другого гонца не было, два дня назад? Другого, молодого и пригожего, кто сказал бы, что половцы уже здесь и что нам не устоять без подмоги?

— Другого гонца не было. Мы увидели огни и коней оседлали. Мы были бы здесь раньше, но дожидались войска из соседних городов и детинцев. Другого гонца, молодого и красивого, не было.

Тогда господин Глеб вздохнул и закрыл глаза. И это был конец его славной жизни.

Умер господин Глеб. Погиб Аника-бочар и трое его сыновей. От половецкой стрелы кончил жизнь Микула Бермятич, и Милонег страшной, безвестной смертью умер. Многих нет, но еще больше осталось живых.

Жив Василько. И недаром он принял из рук отца своего меч, лук и колчан со стрелами. Быть ему воином славным, дружинником княжеским, и далеко отогнать половцев в их степи.

Жив Завидка, смелый стрелец. Быть ему богатырем Давидкой Тимофеевичем, сражаться рядом с названым братом Васильком, ратуя за Русскую землю. Жив и Куземка, быть ему умелым кузнецом, ковать русское могучее оружие.

Жив косец-великан. Косить ему спелую ниву.

Живы древорубы. Рубить им из леса крепкого города, детинцы и жилища.

Жива Русская земля!

ОЛЬГА ГУРЬЯН И ЕЕ КНИГИ

В 1931 году, когда я работал редактором в детском отделе издательства «Молодая гвардия», в моих руках оказалась небольшая рукопись, под названием «Сталь».

Автора этой рукописи, Ольгу Марковну Гурьян, я знал как автора стихов. Вернее, знал не автора, а её стихи. Да не только я, а и многие тогдашние ребята (сейчас эти ребята уже давно папы и мамы) знали её стихи: «Весёлая гроза», «Вовкины радости», «Встреча на речке», «Насекомые», «Север», «Золотой хвост».

Все эти книжечки в наше время удивили бы детей — бумага серо-жёлтая, краски тусклые, буквы мутные. О переплётах в то время писатели и читатели могли только мечтать. Книги издавались в бумажных обложках. Иногда на рисунках мальчики-были похожи на кошек, а кошки — на тыквы.

Я в стихах ничего не понимал. Как редактор прозы, я был из породы «сердитых» и любил писать на полях рукописи: «зачем?», «это что такое?», «не верю», «уже три раза было» и т. п. Раскрывая прозаическое произведение поэтессы Гурьян, я заранее ухватился за карандаш и настроился на сердитый лад. Посмотрим, что это за «Сталь»!..

Это был рассказ-очерк об английском изобретателе Генри Бессемере. Он изобрёл конвертер. Не чудесный, а просто конвертер для изготовления стали, — этакий огромный ковш, через который продувают воздух.

— Хорошо, — сказал я, — сейчас мы узнаем о жизни изобретателя. Конечно, сначала его презирают, потом пытаются подкупить, потом стараются обокрасть, но он твёрдо шагает по намеченному пути, пока не встречает знаменитого учёного…

Ничего подобного в рукописи не было. Генри Бессемер — буржуазный изобретатель, тайком проник в мастерскую американца Келли и выведал у него секрет «переделки чугуна в сталь без огня». Потом Бессемер разбогател и отказал в помощи другому, бедному изобретателю.

Я дочитал рукопись до конца и сказал своей соседке по редакции:

— Прочитайте, Люба, это очень сильно рассказано!

Рассказано это было мастерски, без всякого «нажима» — читай и понимай сам. Как стук капающей воды, в рассказе повторялось: «нажить небольшой капитальчик»… «сколотить небольшой капитальчик»… Приводилось письмо Бессемера, которого он не писал. «Во всяком случае, он вполне мог написать его», — невозмутимо замечала автор. Эпиграф к рассказу был взят из

Маркса: «У капитала при его рождении кровь и грязь сочатся изо всех пор».

Я ничего не написал на полях рукописи. Я поверил.