Набег

Пока они были осторожны, скрываясь за кустами и деревьями, не подходя слишком близко. Они ждали темноты, жадно втягивали ноздрями запах намеченных жертв, слизывали слюну с запекшихся в беге губ. Айша знала, что они бежали, — их дыхание было частым и прерывистым, как у волков, преследующих сильного подранка.

Кто-то из нелюдей оступился, зацепил плечом острый сучок, тонко тявкнул.

— Слышишь? — Айша дернула берсерка за рукав.

— Что?

— Нелюди… Здесь.

Харек прислушался:

— Нет. Ты ошиблась.

Айша не стала спорить. Желтоглазый доверял себе больше, чем кому бы то ни было. Он все равно не поверил бы.

Пока он возился, подтаскивая ближе веревку, к концу которой, словно телок, была привязана княжна, Айша нагнала Шулигу. Ободритка была все еще зла — даже долгий и утомительный переход не сломил ее упрямого нрава. Опираясь на костыль, она молча ковыляла вперед, сосредоточенно серпала носом, косилась на озеро.

— Они здесь, — коротко сказала Айша.

— И что теперь? — угрюмо фыркнула ободритка. — Сядем и начнем плакать?

Остановилась, подняла костыль, концом указала на противоположный берег:

— Два дня пути. Ты умеешь летать, ведьма?

Айша отрицательно покачала головой. Шулига опустила костыль, вытерла пот с лица, поправила сбившийся в сторону ворот рубашки:

— Я тоже. Но моя душа может летать. И прежде чем уйти в ирий, она обязательно полетит туда, домой. Поглядит на братьев, на сестру. Когда меня отдавали за первого мужа, сестра еще маленькая была, а нынче, небось, уже невестится…

Раньше ободритка не говорила ни о родичах, ни о душе. Ее волновали еда, питье, Харек, все, что можно было потрогать руками или из чего она могла извлечь выгоду. Но никак не душа…

— Ты сама придешь туда через два дня, — сказала Айша. — В свой дом. Вместе со своим мужчиной. Еще и сестру замуж отдать успеешь.

Шулига горько улыбнулась, бросила быстрый взгляд на Харека сморгнула, отвернулась:

— Нет.

— Что, тоже слышишь их?

— Не я. Мой страх. — Она приложила ладонь к животу, погладила его, словно утешая боль.

— Тебе нечего бояться. Харек очень силен в бою, — попыталась успокоить ее Айша. — Я много раз видела, как он сражается.

Лицо Шулиги разгладилось, глаза вновь похолодели:

— Я за спиной своего мужика прятаться не буду. Чай, сама не чурка безрукая!

Айша вспомнила медведя, который вышел на них возле деревни нелюдей, корягу в руках ободритки, ее раскрасневшееся в гневе лицо. Кивнула:

— Это уж точно…

И они пошли дальше. По пути Айша старалась не слушать нелюдей, не замечать наползающей на озеро темноты, которая бесшумно скрадывала сперва дальние деревья, а потом облила чернотой ближние и превратила кусты на берегу в безликие чудища. Сами того не замечая, путники скучились, и даже Гюда засеменила быстрее, стараясь держаться ближе к своим спасителям. Шулига упорно смотрела себе под ноги, Харек вытащил из-за пояса топор.

Внутри Айши затаилось смятение. Свернулось клубком, как сытый кот, обмахнуло кончиком пушистого хвоста хитрую морду, зажмурило черные бездонные глаза, притворилось спящим. Однако Айша ощущала его монотонное урчание, его сжимающиеся на сердце когти. Вряд ли это был страх, скорее новое чувство походило на нетерпение. Взгляд болотницы ползал по земле, отыскивая то тяжелую палку, то увесистый камень. Пальцы разжимались, тянулись за оружием, способным защитить человеческое тело, а душа рвалась к затаившимся к кустах нелюдям, кричала, зная о своем могуществе:

— Где вы?! Ну, где же вы?! Выходите!!!

Они не вышли. Когда последний солнечный луч скользнул по озерной ряби и исчез в камышах, уступив место ровному лунному сиянию, завыли вожаки родов. Вой напугал ночную тишину, заглушил плеск рыбы в камышах, дотянулся до остановившихся путников. Шулигу трясла дрожь — Айша ощущала ее, прижавшись к ободритке боком. Гюда заметалась на веревке, словно молодая щучка, угодившая на жерлицу. Харек подтащил ее к себе, схватил за ворот рубахи. Потом отвязал от пояса конец веревки, сунул в руки Айше, приказал:

— К воде. Всех.

Прижимаясь друг к другу, женщины попятились к озеру. Вязкий берег зачавкал под ногами, вода обняла усталые ступни. Вой стих, наполнив ночь густой, тягостной тишиной. Гюда унялась, прильнула к болотнице. Ее безумный взгляд метался по черноте обступивших заводь кустов. Айша намотала на кулак сдерживающую княжну веревку, облизнула пересохшие губы. Слабые волны гладили ее щиколотки, ветер ласковыми пальцами перебирал оборванные края одежды, касался шеи и щек, играл в волосах. Справа от Айши глубоко и сипло дышала Шулига, слева - часто, будто собака, — Гюда. Кляп изо рта княжны давно вытащили, однако она словно утратила дар речи, лишь изредка невнятно мычала или тихо попискивала.