Набег

— Здесь, — коротко сказал он. Шулига с готовностью уселась на корточки, взяла один из бурдюков, развязала тесьму, припала губами к горлышку. Капли воды побежали по ее подбородку. Айша сглотнула, — лишь теперь она ощутила невыносимую сухость во рту. Напившись, Шулига протянула ей бурдюк. Вода была теплой и затхлой, однако Айша едва сумела оторваться от его горло-вины. Вытерла губы рукавом, все еще ощущая во рту привкус болотной тины, отдала бурдюк Хареку.

Волк пить не стал, поднес его к носу, понюхал, по-морщился и, смочив рот одним глотком, ловко перетянул горловину. Отложив бурдюк в сторону, снял безрукавку, скатал в комок, улегся, сунул ее под го-лову. Шулига молча пристроилась рядом с ним. Что-то прошептала, касаясь губами его уха. Волк усмех-нулся, приобнял ее за плечи...

Чувствуя себя лишней, Айша потопталась, оты-скивая место для сна. Потом поставила бурдюки с водой ближе к камню и забралась в уголок, где холм срастался с валуном. Нагребла под голову старых ве-ток и мха, свернулась калачиком. Она очень уста-ла — все тело ныло, в ногах зудел осиный рой, жег кожу острыми жалами. Но голова оставалась ясной, и спать не хотелось. Вспоминался то медведь с его неживым взглядом, то неведомая Кули, отданная в жертву духам... Айша думала о том, что пытается подсказать ей судьба, куда направить... Думала о Шу-лиге, о трех ее мужьях, о Хареке, об ушедших в монастырь Кьятви и крепыше бонде... Она не жела-ла думать лишь о предсказаниях Финна и о Бьерне. Первое обдавало холодом неминуемой беды, второе разрывало болью утраты.

Вертясь с боку на бок и протирая сырым мхом го-рящие щеки, болотница шепотом спела сама себе ба-юнную песню, потом поразмышляла о княжне, оставшейся в монастыре в Гаммабурге... Сон не шел.

Отчаявшись, болотница села, обняла руками ко-ленки, уставилась в ночную темноту леса. Там, за едва заметными тенями древесных стволов, шурша-ли неприметные глазу зверьки, шелестели чьи-то крылья, потрескивали под неосторожными лапами палые ветки. Удивительно, но привычные для бо-лотницы голоса лесных нежитей молчали. Лишь из-редка, словно пугаясь собственной смелости, жалоб-но всхлипывал одинокий женский голосок — то ли лешачихи, то ли лесной девки, то ли обмени... Айша попыталась заговорить с ней, но, услышав закли-нание, кромешница стихла и больше не бормотала. Зато зашевелился, застонал во сне Харек. Повернул-ся на бок, спиной к ободритке. Не просыпаясь, та прильнула к нему сзади, обхватила рукой за пояс. Другую руку сунула себе под щеку. Нечесаные во-лосы берсерка спутались с ее светлыми в ночной тьме волосами, переплелись. Когда-то Айша так же засыпала рядом с Бьерном... Обнимала его, чувство-вала под ладонями жар его сильного тела, вдыхала его запах и не ведала, как была счастлива. Обижа-лась, что ярл не говорит ей ласковых слов, что не холит, как княжну, что не хочет назвать женой... Нынче не обижалась бы, сама отдала бы княжне, лишь бы был жив...

Изнутри полезла непрошенная боль. Айша закуси-ла губу, растерла ладонями глаза, упрямо помотала головой.

— Хоть бы кто из вас пришел, поговорил... — обра-щаясь к лесным нежитям, прошептала она. — Тоже мне, родичи...

Уронила голову в колени.

— Не зови... Здесь всем больно... — тихо прошеле-стел из лесной глуши испуганный женский голосок.

Айша подняла голову, всмотрелась. Меж тенями деревьев маячило что-то белесое, похожее на полоску тумана.

— Пастенка ( То же самое, что пастень. Считалось, что иногда пастени могут общаться с людьми, приносить им разные вести.)? — узнала Айша.

— Не смотри, — прошептал голос. — Я некрасивая...

Болотница послушно потупилась, принялась раз-глядывать собственные коленки.

— Ты кто? — поинтересовалась пастенка.

— Человек.

— Нет, ты не человек! — Пастенка щелкнула вет-кой, прошуршала коготками по коре ели, уселась в ветвях над головой болотницы. — Ты — Белая. Это-твой путь. Без времени, без памяти, без боли...

— Я была человеком. Я жила, как человек.

— Ты хотела быть человеком, но не была, хотела жить, но не жила. Люди живут потому, что им дана жизнь, каждому своя. А ты жила чужой жизнью,— объяснила пастенка. — Ты — дитя Морены, этого не изменить...

Она не находила себе места — шелестела, переби-раясь по ветвям то выше, то ниже:

— Ты плакала из-за мужчины? Из-за того, ради которого хотела стать человеком?

— Да.

— Глупая, — пискнула пастенка. — Мужчин много.

Соскользнула на верхушку валуна, прошуршала во мху, подбираясь поближе, заговорщицки шепнула:

— Уходи отсюда. Иначе нелюди придут и заберут тебя.

Пастенка боялась, ее голосок таял, подрагивал.

— Нежити, — поправила ее Айша.

Нет. Нелюди, — повторила пастенка. Влажной прядью коснулась Айшиной шеи сзади, прильнула к уху, пояснила: — Люди, которые едят других людей. Они живут здесь. Люди думают, что они из нашего ро-да, что они нежити, а они просто нелюди...

— Это их здесь называют духами? — Их. Уходи. «Люди станут есть других людей», — вспомнила

Айша предсказание Финна. — Я не могу. — Она кивнула на спящих спут-

ников.