Набат

Никого не видела Дунетхан. Она с тоской смотрела на черные вершины гор: за ними Хадзыбатыр и сыновья. Никогда ей так не хотелось быть рядом с ними, как сейчас. Скоро ли они дадут знать о себе? А разве успокоят сердце матери их письма?

На следующий день с нихаса донеслось призывное:

— Люди! На нихас! На нихас!

Всю дорогу Дунетхан шла быстрым шагом, запыхалась.

Впереди медленно поднимался Джамбот, он оглянулся, узнал Дунетхан и сошел с тропы.

Из-под навеса мальчишки вынесли длинные скамьи, и старики во главе с Дзаге уселись на них. Те же из мужчин, что были помоложе, и женщины толпились в стороне, вопрошающе переглядываясь, пока бригадир не объявил:

— Гонца ждем из района, газету должен привезти.

Насторожилась Дунетхан, может, в газете сказано, что Красная Армия проучила немцев и войне конец? Тогда мужчины вернутся в аул с полдороги, а в ее доме нет свежего сыра, чтобы испечь пироги. Да разве же она хорошая хозяйка после этого? Правда, еще можно успеть заквасить вечернее молоко. Но этого мало. Ведь придется пригласить в дом всех мужчин. О баране сыновья позаботятся сами, выберут молодого, а если нужно, то и двух, трех… Для такого кувда никто не пожалеет отдать все, что имеет. Но почему Тасо так хмур? Должно быть, напрасны ее заботы. Окончись война — позвонили бы по телефону.

Кто-то из старших бросил на Тасо нетерпеливый взгляд, и бригадир, дернув правым плечом, в свою очередь, посмотрел в сторону глубокого ущелья, поросшего кустарником.

На высокой скале сидел Алибек и всматривался вдаль. В другой бы раз мальчишки восхищались его смелостью, а от взрослых непременно влетело. Теперь же все с нетерпением ждали, когда он объявит о появлении гонца. До боли в глазах Алибек обшарил всю дорогу, петлявшую по крутому склону. Только у самого аула она неожиданно выпрямлялась и раздавалась настолько, что могли разминуться дна всадника.

— Едет! — вдруг завопил Алибек.

Мальчишка сполз с камня и подбежал к обрыву. Туда же устремились собравшиеся на нихасе.

Десятки напряженных взглядов сопровождали гонца. Он оставил седло, и тотчас у него приняли взмыленного коня. Бригадир шагнул ему навстречу. Гонец извлек из-за пазухи газету, протянул бригадиру:

— Держи, просили тебя позвонить в райком.

— Не знаешь, зачем? — спросил Тасо и тут же устыдился.

Не дождавшись ответа, поднес газету к близоруким глазам, и по мере того как читал, у него насупливались брови, раз-другой дернулась впалая щека. Наблюдая за ним, Дунетхан прошептала молитву, прося бога уберечь людей от новой беды.

Старики раздвинулись и усадили гонца, он обнажил голову, задумался: его вид говорил людям, что привез он вести невеселые.

— Слушайте, товарищи… — Тасо стал читать: — «Граждане и гражданки Советского Союза!»

Куда девалась его былая выдержка? Когда деникинцам попался Тасо Сандроев и те поставили красноармейца к стенке — на лице лихого конника не дрогнул ни один мускул. Не раз после этого бывал он на краю гибели, но выжил. А тут не может удержать газету, рябит в глазах.

Еще ближе придвинулись к Тасо аульцы. Он поднял над головой газету, как знамя полковое перед боем. Дочитав сообщение, посмотрел на людей.

— Сколько их было, врагов, — Тасо медленно опустил руку с газетой, но пересилил себя, произнес громко, как, бывало, выступал на сходках: — Товарищи! Да разве Советскую власть победить? Может, кто-нибудь из вас сомневается в нашей победе?

Люди не проронили ни слова, за них сказали глаза: не сомневаемся!

— Не вижу я мать Асланбека.

Засовывая в карман газету, Тасо посмотрел в сторону женщин.

Кто-то подтолкнул в спину Дунетхан. Она оглянулась, встретилась взглядом с Разенкой, подумала: «Здесь тоже она рядом, убереги меня бог от них».

Расступилась толпа, и она предстала аульцам спокойная, с высоко поднятой головой.

— Сын Каруоева Хадзыбатыра отправился на фронт.

Бригадир стянул с головы шапку, ударил ею по колену, снова надел.

— Вот что, уважаемые земляки.

Тасо дернул правым плечом, а потом резко рубанул перед собой рукой:

— Все! На этом все. Кто же останется в ауле, если все мужчины уйдут на фронт? Пусть покажет свое лицо тот, кто не взял бы сейчас винтовку? А на кого мы оставим женщин, детей, аул наш? Красная Армия сильна, она скоро отобьет у Гитлера охоту ходить в гости без приглашения… Мы победим! С нами товарищ Сталин!

Раздался одинокий хлопок, потом послышались аплодисменты, вначале редкие, а потом сразу захлопали, дружно, горячо.

— Асланбек Каруоев поступил как настоящий большевик. Но без приказа аул больше никто не покинет! Это сказал я, — заключил бригадир. — Кто меня не понял, пусть спросит сейчас.

Услышав эти слова, Дунетхан поспешила укрыться за чужими спинами и тихо заплакала, приложив к глазам уголок шелковой косынки, подарок мужа. Хадзыбатыр привез обновку из Москвы, куда его посылал колхоз на совещание в Кремле. Когда она впервые надела косынку, жена Джамбота, сгорая от зависти, при встрече сказала: «Сними эту тряпку, ты мать, а не городская девчонка», но Дунетхан носила косынку, правда, по праздникам, берегла.

— Если никто из вас не хочет спросить меня ни о чем, то можете расходиться.