Читаем Набат полностью

Не спала еще деревня. Смех и молодые голоса летели то с одного конца ее, то с другого. В обычный будний день мало было здесь молодежи. Она приезжала на выходные, праздники. Кто ехал к родителям за салом да окороком, кто — помочь по хозяйству, а кто просто на деревенские танцы. Долго еще будут они деревенскими по духу своему, по образу мыслей. И только, может быть, их дети, едва вкусив летней сельской вольницы у бабушек-дедушек, не будут просыпаться по ночам от щемящих сновидений из своего прекрасного деревенского детства.

11

Василий Криц лежал в больнице дней десять. Сначала, когда прошел страх за глаз, Криц решил, что ему повезло. На улице было холодно, а он сидел в теплой палате, ничего не делал. Только спал и ел.

В палате лежали еще мужчина лет пятидесяти и парень, немного старше Крица. Каждый день к ним шли родственники, друзья, приносили всякую вкуснятину.

Прошла неделя, а к нему, кроме мастера и Фантомаса, никто не пришел. Он надеялся на воскресенье. Рано проснулся и попросил сестру, чтобы она никого не задерживала — всех к нему пускала. Крицу не сиделось на одном месте: он то шел в коридор, то смотрел в окно, то курил. Обедать отказался, надеялся, что ребята принесут что-то вкусное из магазина. Когда засинели сумерки, он понял: ждал напрасно.

Никто не предполагал, что он так сильно переживал. Так плохо ему было впервые.

…Криц едва дождался того дня, когда наконец его выписали из больницы. Но в его душе вместе со злостью на ребят было желание как можно скорее поехать в бригаду. Чем это объяснить, он и сам не знал.

Когда Криц уже ехал на вокзал, он вдруг ощутил страх, испугался, что не примут.

Встретили его шумно, но он был сдержан и говорил мало. О травме напоминал лишь небольшой шрам под глазом.

— Пойдешь на линию? — спросил у него мастер.

— Не знаю…

К нему обращались как к больному, и это ему не нравилось. Все они считают, думал он, будто Крица привлекают только карты.

— Так будешь работать? — спросил Богдан.

— Буду, буду, но не с тобой! — выкрикнул Криц со слезами в голосе.

— Что с тобой? — вмешался мастер. — Может, тебе надо отдохнуть?

— Отдохнул, хватит!

— Не кричи, Вася, — твердо сказал Иван Александрович и завязал в несколько узлов кусок проволоки, что лежала у него на коленях.

— Я не кричу. Вы все здесь умники, красивые слова говорили…

— Ну и что? — спросил Третьяк.

— А то, что я лежал в больнице — и хоть бы навестили. Говорят после — коллектив!

Замолчал Криц, тихо стало. Друг на друга не смотрели. Мастер читал какую-то бумажку, не понимая ее смысла.

Нарушил тишину Богдан. Достал из ящика разбитый изолятор и закричал:

— Казакевич, что ты делаешь?

— Что такое? — отозвался Яков.

— Изолятор разбил, салага.

Ребята стали быстро разбирать материалы и выходить со склада. Остались Криц и мастер. Они сидели в разных углах: Василий — лицом к стене, а Иван Александрович — около дверей за столом.

— Василий! — поднял голову мастер.

Парень встал и вытянулся во весь рост, как по струнке. Потом, спохватившись, взял монтажный ремень, повесил на плечо цепь, когти.

— Ты… извини ребят. И меня извини.

— За что, Иван Александрович? Мне вдруг обидно стало, что они веселые, будто ничего не случилось…

— Я тебя понимаю. Иди. Иди на линию и работай. Не держи на душе обиду. Она не поможет в жизни, только плохо будет от нее и тебе, и другим. Ребята еще молоды, как и ты. Все придет в свое время. Это хорошо, что ты сказал все в глаза. Легче всем будет. И поверь мне, что ребята будут больше уважать за честные слова.

Они вышли со склада вместе. На барабанах под березой курили Яков и Богдан. Казакевич выбросил сигарету и стал стучать по барабану, делая вид, что ремонтирует его.

— Барабаны не берут на базе, если доски оторваны? — спросил мастер.

— Конечно, — уверенно ответил Богдан. — Пусть поремонтнрует. Ломаные не примут, и еще начальнику управления настучат.

Что-то неуловимо хитрое, ироническое мелькнуло в глазах у Богдана. Иван Александрович нагнулся и вытащил из-под барабана пустую бутылку.

— Вас предупреждали, Богдан, чтобы вы на работе не пили.

— Я здесь при чем? — Бригадир будто на самом деле обиделся, скривил губы. — Ваши учащиеся пьют. Это их бутылки.

Мастер внимательно, будто на незнакомого, посмотрел на Богдана. Этот человек удивлял его все больше. По возрасту лишь немного моложе его, а поведением — как тот Криц или Казакевич, которым по восемнадцать. Может, наконец, сказать начальнику управления или Лихову, чтобы отозвали его. Ребята дело уже знают, а такой наставник только испортит их.

Иногда человек, выросший среди не очень образованных людей, по уровню воспитанности и интеллигентности оказывается намного выше тех, которые росли в так называемых интеллигентских семьях. Может, это у них оттого, что ближе были, хотя бы в детстве, к земле, к природе, что в хлебе на семейном столе был и их труд. Таким был Иван Александрович. Молчаливый, несколько неуклюжий в своем неважно сшитом костюме, имел он очень чуткое сердце и большое чувство такта в отношении к людям.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»

Похожие книги

Коммунисты
Коммунисты

Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его.Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона. Развитие сюжета строго документировано реальными историческими событиями, вплоть до действий отдельных воинских частей. Роман о прошлом, но устремленный в будущее. В «Коммунистах» Арагон подтверждает справедливость своего убеждения в необходимости вторжения художника в жизнь, в необходимости показать судьбу героев как большую общенародную судьбу.За годы, прошедшие с момента издания книги, изменились многие правила русского языка. При оформлении fb2-файла максимально сохранены оригинальные орфография и стиль книги. Исправлены только явные опечатки.

Луи Арагон

Роман, повесть
~А (Алая буква)
~А (Алая буква)

Ему тридцать шесть, он успешный хирург, у него золотые руки, репутация, уважение, свободная личная жизнь и, на первый взгляд, он ничем не связан. Единственный минус — он ненавидит телевидение, журналистов, вообще все, что связано с этой профессией, и избегает публичности. И мало кто знает, что у него есть то, что он стремится скрыть.  Ей двадцать семь, она работает в «Останкино», без пяти минут замужем и она — ведущая популярного ток-шоу. У нее много плюсов: внешность, характер, увлеченность своей профессией. Единственный минус: она костьми ляжет, чтобы он пришёл к ней на передачу. И никто не знает, что причина вовсе не в ее желании строить карьеру — у нее есть тайна, которую может спасти только он.  Это часть 1 книги (выходит к изданию в декабре 2017). Часть 2 (окончание романа) выйдет в январе 2018 года. 

Юлия Ковалькова

Роман, повесть
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман