Москву обеспокоили вопросы безопасности в работе с нелегалами в Мексике. Одна из претензий возникла по поводу их переписки с родственниками. По заведённой практике, письма передавались резиденту на очередных встречах для отправки в Центр. Неожиданно в Москве спохватились: «Эти материалы являются фактором опасности. Даже при случайном задержании и обыске нашим сотрудникам будет трудно объяснить некоторые пассажи в письмах, которые наверняка укажут на страну проживания адресата».
Тарасов ответил, не слишком скрывая негативные эмоции:
«Полученные от Вас указания ломают порядок связи нелегалов с семьями, запрещают мне принимать от них письма для родных. Ваше предупреждение о том, что в дальнейшем Вы не будете принимать и пересылать эти письма, ставит меня в исключительно трудное положение. Я оставляю за собой право оспаривать правильность этой директивы как вредной для дела и соображений человечности. До сих пор я следовал проверенному правилу: на встречах давал нелегалам письма родственников для прочтения, а потом забирал. Ответы наши товарищи писали в виде коротких записок прямо на встрече, в моём присутствии. Этот способ гарантировал от возможных потерь писем и их перлюстрации. Заменить эту личную связь короткими безликими стандартными телеграммами вредно, в том числе из-за отрицательного воздействия на моральное состояние нелегалов. Как можно убедить наших людей в том, что у нас «нет средств» для переправы писем? Зная их настроения, я пока не решился передать им данную директиву.
В этой связи конкретно о каждом из них:
«Рембрандт»: у него «дома» жена и ребенок, о которых очень беспокоится. Просит и настаивает на постоянной связи с ними. Хочет видеть письма, написанные лично женой.
«Оливер» – детей не имеет, но очень любит жену. Спрашивает о письмах от неё на каждой встрече.
«Патриот» – у него остались дома мать и младший брат, живущие где-то в провинции в тяжёлых условиях. Его отец умер от голода, братишка сильно ослабел. Нелегал убедительно просит переслать ему письма от них, а также сообщить мне их адрес, чтобы я смог послать за его счёт продуктовую посылку.
При этом направляю письма моих нелегалов родным».
В мае 1944 года Центр снова запросил отчёт о состоянии дел с нелегалами. Тарасов направил отчёты по каждому из них. Весьма критично, без дипломатии, он написал о ситуации с Томасом Боттингом – «Оливером»:
«Нелегал был переброшен в «Деревню» по плохо продуманной легенде, как беженец. В условиях здешнего беспорядка и наличия огромного количества эмигрантов «Оливеру» удалось достать настоящие внутренние документы для проживания. Мексиканские власти не обращают особого внимания на наличие подозрительных элементов в документах или на саму внешность иностранцев-беженцев. Только этим можно объяснить, что легенда «Оливера» с его «испанским происхождением», матерью-англичанкой и т. д. здесь прошла без явных проблем. Не проявляя активности, «Оливер» чувствовал себя неплохо, но как только он попытался устроиться на службу на одно из промышленных предприятий по своей профессии авиаспециалиста, возникли сложности. На заводах подобного типа владельцами часто являются американцы, их много на управленческих должностях. Если бы мы активно двигали «Оливера», он точно попал бы в разработку. Испанский «беженец» с ярко выраженной англо-саксонской внешностью и сильным английским акцентом не может не привлечь внимание американских конкурентов.
Агентурные пути для легальной переброски «Оливера» в «Страну» отсутствуют. Местное генеральное консульство США выдаёт визы только с разрешения Госдепартамента, и на каждого заявителя заполняются умопомрачительные анкеты. Агентурный подход к сотрудникам консульства практически невозможен: почти весь его состав – это кадровые конкуренты, враждебно настроенные к испанским беженцам, не говоря о том, что по этой категории лиц имеются специальные указания. Таким образом, до окончания войны и смягчения жёстких правил пограничного контроля надеяться на переброску «Оливера» не приходилось. Может быть, есть смысл подобрать для него документы на другую национальность? Его легенда была бы существенно усилена, если бы сюда была переброшена его жена-испанка».
Последнее предложение резидента Граур подчеркнул красным карандашом и сбоку приписал: «Ни в коем случае!»