На всю жизнь

Положив трубку, я увидел, что Лида стоит возле меня в своей нарядной ночной сорочке и слегка дрожит от холода. Или, может быть, от злости? Я развел руки, чтобы обнять ее за плечи. До сих пор это всегда выручало. Но теперь она увернулась от меня. Влево. Мне сразу стало ясно, что и проверенные способы в определенных условиях могут подвести.

Чтобы не появились лишние сомнения в отношении того, что означает ее шаг влево, Лида сказала:

— Когда я выходила за тебя замуж, я считала, что была лишена всех иллюзий. Но чем дальше, тем больше я прихожу к выводу, что у меня такие иллюзии все же были. Например, что изредка ты будешь возвращаться домой позже обычного, а когда будешь опаздывать, то от тебя будет пахнуть вином и ты станешь оправдываться, что у вас было собрание, а я буду думать, что ты был на свидании с какой-нибудь молоденькой. Я бы и с этим согласилась, но переживать из-за твоих опозданий, потому что у тебя снова кто-то проштрафился, — это перестает меня забавлять. А когда ты в конце концов возвращаешься и будишь меня своими телефонными разговорами о женщинах, к тому же не своих, а совершенно чужих, то, не сердись, моему терпению приходит конец. И чтобы наша квартира превратилась в уголок для излияния душ, а я из-за этого не могла бы даже детей искупать — этого я вовсе не желаю терпеть.

Мне было непонятно, почему наш дом должен превратиться в уголок для излияния душ, и я спросил Лиду об этом.

— Здесь была Моутеликова, — сообщила Лида. — Она сказала мне, что уйдет от мужа, поскольку ей уже надоело, что она со своим образованием превратилась в домашнюю хозяйку и лишь видит, как ее муж почти каждый день возвращается домой поздно вечером усталый и расстроенный.

— Поручик Моутелик, командир второй роты… — Я машинально проговорился, что мне самому не понравилось. Вечерами я делюсь с Лидой самыми различными проблемами своей работы, но всегда, насколько это возможно, в общих чертах. То есть соблюдаю военную тайну. Однако я никогда не опускался до того, чтобы под маркой военной тайны утаивать от жены, сколько я зарабатываю. И когда я недавно получил четыре сотни премиальных, я честно выложил их на стол и был очень горд собой. Пусть Лида видит, что меня оценили. И я совершенно не могу понять тех офицеров, которые аккуратно прячут свои премиальные в сейф — на личные расходы. Какие же это премиальные, если ты не можешь похвастаться ими перед собственной женой?

— А что ты? — спросил я у Лиды.

— Я сказала, что ты попробуешь в этом разобраться.

— За что покорнейше тебя благодарю! — Теперь я попытался взять на себя роль обиженного.

Лида сделала шаг в сторону. Вправо, но повернулась ко мне.

Я обнял ее.

* * *

Утром я прежде всего забежал в кабинет надпоручика Ванечека, чтобы узнать, чем он может мне помочь.

— Поручик Моутелик, — вызывающе начал я, — возвращается домой поздно вечером усталый и издерганный. Насколько мне известно, женщины у него нет, по кабакам он не ходит и в карты не играет. Значит, это связано со службой. Вы — опытный офицер, и я вас прошу, разберитесь в этом.

— А почему мы с вами на «вы»? — спросил Ванечека протянул мне правую руку.

Я пожал ее с нескрываемой радостью. Я чувствовал, что он станет мне настоящим другом.

— Ну а если говорить о Моутелике, то мне не нужно ни в чем разбираться. Я могу сразу сказать. Моутелик…

— Ирка, — впервые я осмелился назвать Ванечека по имени, — ничего не говори мне сразу, а сначала по-настоящему разберись в его работе. И даже если тебе кажется, что все ясно. Речь идет о том, чтобы мы не ошиблись.

— Можешь на меня положиться. Петр. — Он тоже впервые назвал меня по имени. — Такая прекрасная женщина, как пани Моутеликова, не заслуживает, чтобы по вечерам сидеть дома в одиночестве.

Я пристально посмотрел на него. Это должен был быть укоряющий взгляд, но, видимо, он мне не совсем удался. Одно мне все-таки было ясно. То, что мне удалось убедить бабушку помочь Ванечеку в уходе за детьми, было явлением временным. Настоящие проблемы еще впереди.

В этот момент в кабинет ворвался Индра. Мы встали.

— Я вижу, что у вас отдых с утра пораньше. Кофе уже, наверное, варится, — сказал Индра громким голосом, в котором звучали язвительные нотки. Было ясно, что он не в духе.

У Ванечека на лице не дрогнул ни один мускул. Он не считал нужным с утра полемизировать с Индрой. Да и я считал это излишним.

С минуту царило молчание, и Индра не выдержал его.

— Куда ни посмотришь — везде беспорядок! В городке, в казармах, в парке. Совсем недавно — неполадки с коробкой передач. Ну, я задам этому Моутелику! Я постараюсь, чтобы он сидел в роте до посинения. Он лентяй и плюет на службу.

— Не плюет. Он в роте с утра до вечера, — использовал я свою осведомленность.

Индра взглянул на меня:

— Так в чем же дело? Ну скажи, ты, защитник обездоленных!

Я почувствовал, что от возмущения покраснел. Но непроницаемое лицо Ванечека успокаивало. Ванечек ответил за меня:

— Он молодой офицер и еще не научился командовать ротой.

— Этому он должен был научиться в училище! — Индра чуть-чуть успокоился. — Кто здесь с ним будет возиться?