На всю жизнь

Кто-то по непонятным причинам все время кричит на него: «Приготовиться к бою!.. Цель уничтожить!.. Вести поиск… Азимут, дальность, высота…» Он автоматически склоняется над зеленым экраном. Где-то над головой шумят вентиляторы. Но пользы от них нет. У него уже давно мокрая рубашка.

Решают секунды, они означают — быть или не быть. Гинек знает об этом. Проклятая жара!

Жара, холод, день или ночь — противник не выбирает. Либо ты готов его встретить, либо тебя нет в живых. Сейчас, в этот момент. А через несколько секунд будет уже поздно. Тут разыгрываются людские драмы, исчисляемые в секундах, здесь действует железная логика войны против всяких войн. В людских драмах на карту поставлены счастье и горе, мечты и разочарование, любовь и расставание, жизнь и смерть.

Определить цель, распознать ее, несмотря на активные и пассивные помехи, уточнить, отдать приказ операторам.

Стрелки часов бегут, их тиканье молотком бьет в висках.

Не потерять цель, ракеты наводить как можно точнее, поразить цель, прежде чем противник осуществит свое намерение!

На экране сближаются две отметки.

Откуда-то из темного угла Гинеку ухмыляется лицо Душана. Там же и Менгарт: губы плотно сжаты, ледяные глаза выражают упрек.

Гинек рывком приподнялся. С минуту он удивленно озирался по сторонам, соображая, где находится, почему на нем мокрая от пота пижама. Темнота, никакого экрана, ни Главки, ни Менгарта. Он не руководит наведением ракеты на командном пункте, а сидит в постели, и рядом спокойно дышит Шарка.

Гинек снова устало опустился на подушку. Сон исчез. Да он и не жаждал увидеть продолжение терзающих душу видений. Не хватало, чтобы к дневной нервотрепке прибавились еще ночные кошмары.

Ужаснее всего изматывало молчание. Командир молчал, майор Сойка молчал, товарищи по службе тоже молчали, хотя известие о каком-то проколе инженера дивизиона разлетелось со скоростью ракеты и о нем наверняка судачили по углам. Время, заполненное повседневными заботами, бежало быстро, а в Гинеке все кипело. Он догадывался, что за стеной молчания разыгрывается тихая битва. Только слепой мог не заметить, что Менгарт и Сойка несколько раз ездили в штаб дивизии. Его они не приглашали. Нет ничего горше, чем не иметь возможности защищаться.

Он потянулся за будильником. Вставать еще рано. Но Гинек все равно осторожно отодвинул Шаркину руку и вылез из-под одеяла. Нащупывая босыми ступнями тапочки, он посмотрел на Шаркино лицо. Оно напоминало лицо матери, готовой проснуться при первом крике ребенка и поспешить ему на помощь.

Гинек пошлепал на кухню.

— Который час? — раздалось ему вслед.

Он удивленно оглянулся:

— Полшестого.

— Ты сегодня раньше идешь на работу? — спросила Шарка, не открывая глаз.

— Что-то не спится.

— Тогда иди ко мне, — предложила она. — Я тоже всю ночь ворочаюсь.

Гинек выпил воды из чайника и вернулся в комнату.

— Какие-нибудь неприятности? — Она положила голову ему на плечо.

— Не знаю, как тебе сказать… — Он прижал ее к себе. — Может так случиться, что я ни на какие курсы не поеду, — сказал он расстроенно. — Главка позаботился о том, чтобы теща раззвонила по всему министерству, что я негодяй.

Он стал рассказывать ей, что произошло за последнее время, упомянул о выступлении Душана на собрании и с напускным равнодушием добавил:

— Ну и пропади оно все пропадом! Две недели назад я и понятия не имел об этой возможности, но жизнь вовсе не казалась мне неинтересной. Особенно с тобой! — Он поцеловал ее.

Шарка почувствовала, что он разочарован.

— Ты думаешь, пошлют Душана?

— Скорее всего, — ответил он и усмехнулся. — Он ведь это заслужил.

Комната постепенно наполнялась серым светом, утро было хмурым. Отчетливо слышалось тиканье будильника. Это был единственный звук, который они слышали. Гинек заглушил его:

— Больше всего меня злит, что мне не дали слова. Но я возьму его сам… Должен взять, нет, не из-за Душана, а ради самого себя. Пусть мне скажут, почему я потерял доверие! — возмущался он.

Она нежно его обняла, засыпала поцелуями. Но сделала это так, чтобы он не почувствовал, что она радуется. Ее хорошее настроение он расценил как попытку развеять его мрачные мысли.

На улице начался противный осенний дождь. Тучи почти касались вершин холмов, и если бы они не избавлялись от многих тонн воды, то, наверное, опустились бы на землю.

— Спрячься под моим зонтом, — предложила Гинеку Шарка и внимательно на него посмотрела. Она ожидала, что Гинек, как всегда, откажется, но он продолжал идти молча и безучастно, никак не реагируя на ее слова.

Гинек не любил ходить под зонтом. У него был свой, складной, полученный по какому-то случаю от Марики. Его Гинек никогда не использовал, и сейчас, подумав о нем, он вспомнил о Марике. Это принесло беспокойство: как далеко продвинулось дело о разводе? Ярда Фрич призывал его к терпению. «Разводов тьма. Мы у нас пропускаем до пяти пар ежедневно и все равно не успеваем», — сказал он.