На восьми фронтах

— Да, гитлеровцы спят и видят как можно скорее заполучить наш хлеб, мясо и масло, дорваться до майкопских нефтепромыслов. Но мы уже заранее позаботились о том, чтобы сорвать эти их замыслы. Почти все запасы хлеба вывезены. Скот тоже перегоняется через Кавказский хребет. Основное оборудование нефтепромыслов демонтировано, сами скважины приготовлены к взрыву. Эвакуируем с фабрик и заводов наиболее ценные станки и агрегаты. Казачество Кубани с лютой ненавистью относится к немецко-фашистским захватчикам. Видели бы вы, с каким подъемом жители станиц и хуторов — молодые и старые — шли записываться добровольцами в ряды кубанского казачьего корпуса! Записывались целыми семьями! Кстати сказать, этот корпус уже имел столкновения с врагом. И, по оценке командования, воюет очень хорошо.

Словом, П. И. Селезнев ввел нас в курс всех дел, проводимых крайкомом партии перед лицом надвигающейся опасности.

* * *

В тот же вечер в моем гостиничном номере раздался звонок телефона. Взяв трубку, я услышал голос адъютанта Маршала Советского Союза С. М. Буденного.

— Командующий фронтом, — сообщил адъютант, — ждет корреспондентов «Красной звезды» в двадцать два часа.

Договариваемся: к С. М. Буденному едем втроем — майор Павел Слесарев, я и майор Николай Прокофьев, который после ликвидации Южного фронта тоже приехал в Краснодар и влился в нашу группу.

Штаб фронта располагался неподалеку, в административном корпусе научно-исследовательского института. Так что выделенный нам газик доставил нас туда не более как за четверть часа.

Сначала зашли к адъютанту командующего. А ровно в 22 часа увидели, как на крыльцо вышел Маршал Советского Союза С. М. Буденный. Казалось, ни годы, ни тревоги не в силах оставить следов на внешнем виде легендарного героя гражданской войны. Семен Михайлович был свеж и подтянут. На голове и в знаменитых усах — ни одного седого волоса. Голос тоже молодой.

Маршал откровенно обрисовал нам сложившуюся на фронте обстановку. Она была весьма тяжелой. Нами оставлены Ростов-на-Дону и Батайск. Танки и моторизованные части врага подошли к Сальску, двигаются в направлении Ворошиловска (Ставрополя). Силы у врага огромные: 10–11 пехотных, 5 танковых, 4 моторизованные и 3 кавалерийские дивизии. С воздуха их поддерживают более тысячи самолетов. Превосходство противника в танках и авиации подавляющее.

Увидев, что мы делаем записи в своих блокнотах, маршал сказал:

— Записывать наш разговор не рекомендую. Держите эти сведения в уме… Итак, чем же располагаем мы… Сил у нас мало. Но принимаются срочные меры. Враг, вне всякого сомнения, будет в конце концов остановлен. Сейчас вовсю развертываются оборонные и экономические возможности Азербайджана, Грузии, Армении. Из этих республик идет на фронт поток войск, оружия, медикаментов, продуктов питания. Формируются свежие воинские части и в Дагестане, Осетии, Кабарде. Дон, Ставрополье и Кубань уже дали фронту два казачьих корпуса. Маршал тут же попросил нас обязательно съездить в кубанский кавалерийский корпус. — Им командует генерал Кириченко, — пояснил он. — И сразу же скажу, что дерутся с врагом казаки отменно! — Усмехнулся в усы. — На первый взгляд может показаться нелепым: кавалерия, дескать, против танков. Но в корпусе тоже имеются танки. Правда, их мало, но генерал Кириченко умело их использует. Выше всяких похвал действуют и его артиллеристы…

Маршал прошелся взад-вперед по крыльцу, подкручивая усы. И после минутной паузы продолжил:

— Не подумайте, что Буденный посылает вас к кавалеристам только из личного пристрастия к этому роду войск. В данном случае я беспристрастен. Просто действия этого корпуса очень высоко оцениваются. И не только нами, штабом фронта, но и Москвой… А кроме того, очень важно опровергнуть пущенный фашистами слух о том, будто кубанское казачество встречает гитлеровцев хлебом-солью…

Взяв запас бензина, наша журналистская бригада вскоре выехала в сторону станицы Кущевская.

Над дорогами, хуторами и станицами Кубани стоят тучи пыли, смешанной с дымом. С севера к Кавказским горам спешат колонны подвод и автомашин с эвакуируемыми ценностями. Часто попадались огромные стада овец и коров. Санитарные машины и простые телеги, запряженные парой лошадей, везут раненых.

Время от времени над всей этой массой людей, животных и машин с воем проносятся хищные «мессершмитты», «юнкерсы», оставляя после себя огонь и смерть. Горят элеваторы, школы и больницы, горят казачьи хаты…

В Березанской решаем что-нибудь перекусить. Заходим во двор казачки Пелагеи Дмитриевны Калиниченко. Небольшая белая хата, за ней — сад. Земля в нем буквально устлана перезревшими яблоками и сливами.

Говорю хозяйке:

— Пропадает добро. Почему не убираете?

— Да руки не поднимаются убирать. Для кого стараться-то? Для фашистов? Пусть они сдохнут, сдохнут все до единого!

В голосе — отчаяние. Муж на войне. Там же четыре брата. Тут у нее на руках сын семи лет и хозяйство.

— Если бы была мужчиной, все бы бросила — и на фронт!

Лицо Пелагеи Дмитриевны вдруг делается сердитым, даже злым, и она чуть ли не кричит: