На восьми фронтах

Железнодорожники тем временем закончили строительство нового бронепоезда. У них же в мастерских ремонтировались танки, артиллерийские орудия, пулеметы и минометы.

— Мы на пути к тому, что защитники города не будут испытывать нужды ни в оружии, ни в боеприпасах, — говорил В. Г. Жаворонков. — Рабочая Тула обеспечит их всем необходимым.

Вернулись в обком, который теперь переехал в подвал школьного здания в Чулкове. У дверей кабинета, опираясь на костыли, стоял какой-то боец с забинтованной головой. Жаворонков вдруг кинулся к нему:

— Петр Максимович, живой?!

— С раной небольшой, Василий Гаврилович. Как в той песне поется.

— А почему не в госпитале?

— Да я ж из госпиталя, Василий Гаврилович. Твоим именем поручился…

Жаворонков крепко расцеловал Короткова, усадил на стул.

— Ну рассказывай, как воевал.

— А чего рассказывать-то, Василий Гаврилович? Наверно, не так уж хорошо воевал, раз поддался ему, подлому…

— Не поверю, что плохо воевал.

— Воевал, конечно, как надо. Несколько гадов точно прихлопнул. Но вот и меня достали…

Телефонный звонок на время прервал их разговор. А после того как Жаворонков освободился, Петр Максимович продолжил:

— Но я-то к тебе не с воспоминаниями, товарищ секретарь обкома, пришел. С предложением. Хочу снова пойти на завод. Ты, я слышал, клич по этому поводу пенсионерам бросил. Вот и возьми меня из госпиталя. Пойду хоть бригадиром, хоть мастером. У меня же ни руки, ни глаза не тронуты.

— А не трудно будет?

— Выдюжу, Василий Гаврилович! Ты мне дело дай, сразу поправлюсь.

— Что ж, договорились. И спасибо тебе, Петр Максимович. Партийное спасибо! Такой человек, как ты, очень нам на заводе нужен… От сыновей вести есть?

— Гриша, старший, прислал недавно письмо. Он сейчас тоже в госпитале. В Горьком. Награжден орденом Красного Знамени…

— Ну вот, видишь, весь в тебя, Петр Максимович! Оно и то: у большевика и дети орлами вырастают!

Слушая этот их разговор, я время от времени делал пометки в своем рабочем блокноте. Знал, что напишу о П. М. Короткове очерк.

* * *

21 ноября мне снова пришлось оставить Тулу и выехать в Москву. И виновницей этого вызова опять оказалась 16-я армия. Дело в том, что на днях командующий артиллерией этой армии генерал-майор В. И. Казаков позвонил по ВЧ главному редактору «Красной звезды» и сообщил, что у них совершен подвиг, равного которому он, уже опытный артиллерист, право же, не встречал. Попросил срочно откомандировать к ним Алексея Толстого или Николая Тихонова, Петра Павленко или Константина Симонова. Но тут следует сказать, что Д. И. Ортенберг всегда с большой осторожностью относился к таким, как он выражался, «сенсационным» случаям. К этой осторожности, кстати, его приучила сама фронтовая действительность. Ведь бывало, что Петр Андреевич Павленко или Константин Михайлович Симонов срочно выезжали по таким вот звонкам или телефонограммам и оказывалось, что их авторы пользовались… в лучших случаях просто непроверенной информацией. К тому же ни Тихонова, ни Павленко и ни Симонова как раз в редакции не оказалось, и редактор вспомнил о моей недавней и удачной поездке в армию К. К. Рокоссовского. И это послужило главной причиной для моего вызова из Тулы.

Короче говоря, на следующий день я уже сидел перед командующим артиллерией 16-й армии генералом В. И. Казаковым и внимательно слушал его рассказ о действительно выдающемся подвиге рядового артиллериста.

…В 3-й батарее 694-го противотанкового артиллерийского полка служил в орудийном расчете вторым номером молодой красноармеец Ефим Дыскин, юноша из Брянска, который только летом 1941 года успел закончить среднюю школу.

15 ноября в их батарее, как и в других подразделениях полка, состоялась политбеседа, во время которой политрук Бочаров сообщил, что, по имеющимся данным, на завтра гитлеровцы планируют мощнейшую атаку с применением большого количества танков. В этой связи командарм генерал Рокоссовский обращается с личной просьбой ко всем артиллеристам армии стоять насмерть, не пропустить врага.

— Вы только вдумайтесь в это, товарищи, — взволнованно говорил политрук. Конечно, мы люди военные, привыкли к приказам. Знаем, что приказ есть приказ, его не обсуждают, а исполняют. Но тут — личная просьба командующего, нашего Константина Константиновича Рокоссовского!

На следующий день утром враг действительно пошел в наступление. И случилось так, что примерно через час тяжелейшего боя в 3-й батарее уцелело лишь одно орудие, а из расчетов — лишь красноармейцы Дыскин и Гусев. А на них, лязгая гусеницами, наползают двадцать фашистских танков. По десять стальных чудовищ на каждого!

В подобной ситуации, казалось бы, решение должно быть одно — спасаться. Но это решение не для советских бойцов! И они дают друг другу клятву умереть, но не покрыть себя позором бегства с поля боя. Дыскин тут же взял на себя обязанности командира и наводчика орудия» Гусев стал подносить снаряды…

Выстрел! Загорелся один танк. Еще выстрел! Задымила другая машина. Но и враг обнаружил одинокое орудие, открыл по его позиции огонь из восемнадцати пушечных стволов…