На воре шапка горит

— Что за бред? — прервала Любовь Андреевна.

— Вы не поняли? — улыбнулся Кобзарь. — Ваш внук — наводчик, числа — это номера дач, он намечал их для своих сообщников.

— Что за бред? — повторила Любовь Андреевна. — Митяй, это твое творчество?

— Мое, — кивнул Митя.

— Видите, даже не отказывается, — обрадовался Кобзарь.

— Митя, зачем? — удивилась бабушка, — Что это за шифр? Десять, восемь, эл, эм?

— Это не шифр. Числа — действительно номера дач. Буква «эл» — значит «Лада», а «эм» — «Москвич».

— Он и у меня покрышку украл с «Запорожца», — раздался от ворот скрипучий голос.

При наступившей после этого тишине в калитку просочился Панкратов. Боевая тяпочка в руке Любови Андреевны медленно опустилась.

— Попался, голубчик, — злорадствовал старикан, на котором по такому торжественному случаю даже появился пиджак с орденской планочкой над левым нагрудным карманом. — Только в сарай за маслом на минутку зашел, а он уже у меня колесо свистнул. На ходу подметки режет, орелик.

— Вот! Вот! — чуть не запрыгал Кобзарь. — Вот слово истины.

— Митяй, как это все понимать? — не спросила, а взмолилась бабушка.

— Да не воровал я у него колесо! — возмутился Митя. — Наоборот, Дантес его стащил, а я нашел и вернул.

— Ты б еще Пушкина приплел, — посоветовал Кобзарь.

— Какой Дантес? Ничего не понимаю, — растерянно бормотала Любовь Андреевна.

— Собака Дантес!

— Ну ясно, — не унимался Кобзарь. — Дантес — собака, а он ни при чем.

— Да при чем тут я?!

— Ни при че — ом, ни при че — ом, — нараспев издевался главный обвинитель. — Ты Пушкина не убивал, ты только покрышки воруешь.

— Полный маразм! — не выдержал Митя и от огорчения не сел, а плюхнулся на ступеньку крылечка, обхватив ладонями голову, благо его уже никто не держал.

Видимо, решив, что обвинение наконец победило, Кобзарь поставил вопрос о мере наказания.

— Ну что будем делать? — спросил он.

И поначалу никто ему не ответил, но уже через несколько мгновений Панкратов предложил:

— Выдрать его надо, поганца. Митя криво усмехнулся и напомнил:

— Телесные наказания в России запрещены законом.

— Митя, что еще за Дантес? — ухватилась за соломинку защита в лице Любови Андреевны.

— Ризен Петровича, — опять усмехнулся обвиняемый. — Этой весной приблудился. Умный, как черт.

В этот момент Виктор начал чесать себе темя.

— Какой еще ризен, что ты плетешь? — не давал увести в сторону следствие Кобзарь.

— Вот спросите у него, — Митя указал на Виктора. — Мы сегодня с Петровичем под крылечком сторожки нашли логово этой псины.

— Нашли, нашли, — вынужден был согласиться под недоумевающими взглядами сторож.

— Ну вот, — сам взял дело защиты в свои руки обвиняемый. — А в этом логове я нашел шину от его «Запорожца», — теперь Митя указал на Панкратова. — Лежала в углу под лесенкой. Я ему эту шину вернул, а он за это хочет меня выдрать.

— Виктор, — вновь подняла тяпочку Любовь Андреевна, — почему вы не сказали об этом раньше?

— А я что? — пожимая плечами, сразу сдал на полшага назад Виктор. — Я не знал. То есть про логово, что они нашли, знал. А там про шину какую — то… Я и не смотрел, и не видел. Что, мне больше всех надо?

— Но вот это… — потряс блокнотиком, хотя уже не так уверенно, обвинитель.

— А что это? — отмахнулся Митя. — Это мое дело, вот что это.

— Э — э, нет, — не сдавался Кобзарь. — Это тоже надо объяснить. Одно колесо, это правда, никто воровать не будет, кроме глупой собаки.

— Поумнее вас.

— Митя! — строго глянула на внука Любовь Андреевна.

— Ишь, как хамит, — покачал головой Панкратов. — Я б его все — таки выдрал.

— Тебя самого недодрали в детстве, — вдруг разозлилась бабушка. — Что вы там говорили насчет колеса? — обернулась она опять к Кобзарю.

— То, что одно колесо и вправду никто воровать не будет, а у меня украли все четыре. Четыре! Виктор подтвердит, что я говорю правду.

— Ну, — подтвердил сторож. — Так и было. Взяли их прямо из сарая, ночью в среду на прошлой неделе.

— Ну и что? Он тут при чем? — напирала бабушка.

— Как при чем. Он же даже не возражает, что дачи с машинами переписывал. Зачем?

— Да, зачем? — вякнул и Панкратов.

— Опять, что ли, что — нибудь сперли? — послышался от ворот еще один мужской голос.

Митя вскочил, он узнал Петровича.

— Пока нет, — обернулся Кобзарь. — Наводчика поймали.

Николай Петрович вошел на участок, имея вид чрезвычайно серьезный. Подошел и встал рядом с Митей.

— Кто ж наводчик? — спросил он.

— Вот, — указал на Митю блокнотиком Кобзарь.

Петрович даже глаза прикрыл на вздохе.

— Знаешь, Игорь, — сказал он, — иди домой, ладно?

— Это почему?

— Потому что я его знаю, никакой он не наводчик. Балбес он, вот это правда.

— Да, а это что? — Кобзарь опять сунул чуть ли не в нос Петровичу блокнотик.

— Что?

— Наводка и есть. Здесь все дачи переписаны с машинами. И юн даже…

— Ну — ка дай, — Петрович выхватил блокнотик из руки Кобзаря одним движением прежде, чем тот успел что — либо сделать. — Ерунда, — сказал он, рассматривая Митину писульку. — Никакая это не наводка, это мы с ним поспорили. Он говорил, что «Москвичей» в поселке больше, а я говорил, что «Лад». Вот он и проверял это. Верно? — Петрович глянул на Митю.