На «Варяге». Жизнь после смерти

Я с живым интересом слушал рассказы майора Бингхам об Индии. Я узнал от него, насколько до войны англичане опасались русского нашествия на Индию и насколько среди английской администрации в Индии Россия была непопулярна. Во время нашего разговора в комнату вошел высокий стройный красавец ординарец–индус и доложил что‑то на незнакомом мне языке. «Вот видите, — с улыбкой сказал майор, — сюда явились все свободные от службы офицеры–туземцы, они прослышали, что вы приехали к нам на позицию, и просят показать им офицера из войска Белого Царя».

Майор Бингхам взял меня под руку и с милой улыбкой сказал: «Вы не можете себе представить, как они мечтают увидеть хоть одного русского. Россия, в их представлении, страна сказочных чудес, а ваш Государь — Белый Царь — олицетворение святости, справедливости, человеколюбия. Вы сами увидите, как они вас встретят. Мы теперь союзники, и я рад доставить им удовольствие. Только для нашего престижа, — прибавил майор, — не откажите подчеркивать нашу дружбу». Мы вышли на площадку перед домом Майор Бингхам все время держал меня или под руку, или за талию. На площадке были выстроены в одну шеренгу человек 40 офицеров–индусов. Они стояли «смирно», повернув головы в нашу сторону.

Подойдя к правому флангу, майор Бингхам начал представлять меня каждому в отдельности. Он говорил на туземном языке, и я понимал только мою фамилию. На лицах этих людей сияли радостные улыбки. Глаза их черные, горящие каким‑то особым огнем, смотрели на меня с нежностью. Каждый с жаром брал мою руку обеими своими руками и крепко пожимал ее. Некоторые прикладывали мою руку к своему сердцу. Я чувствовал, как на мне выражалась их любовь к России. Майор Бингхам оказался прав. Радость этих красивых сильных и породистых людей была неподдельна. Мы вернулись обратно в штаб, офицеры–индусы провожали меня долгим взглядом. Индийские офицеры 26–го кавалерийского полка решили показать мне в тот же день «джигитовку». Лучший из них, имея в руке бамбуковую пику, проделал ряд упражнений на коне. Зрелище было красивое. Площадка перед палатками кавалерийского полка была усеяна индусами–офицерами и солдатами в тюрбанах и боевой походной форме. Около меня стояла группа офицеров–англичан этого полка. Один из них снял нас своим Кодаком и обещал офицерам–индусам дать каждому этот снимок. Едва окончилась джигитовка, как меня пригласили проехать верхом на позицию. Мы осмотрели английские окопы в центре этой позиции. В окопах находилась дежурная часть пехоты, ружья ее лежали правильным рядом на гребне.

Люди, опершись на бруствер окопа, внимательно смотрели на расстилающуюся перед ними местность. У неприятеля все было тихо. Только где‑то справа пощелкивали одиночные ружейные выстрелы Это обычная перестрелка между разъездами. Вернулись в 8 часов вечера.

Все было освещено серебристым светом луны, и английская позиция приняла новый для меня вид. Я лег спать на крыше штаба, прямо под открытым небом, на складной походной кровати.

Редко мне спалось так хорошо и спокойно, как там. Первые лучи солнца разбудили меня, и я вновь начал изучать в трубу расположение неприятельской позиции.

30 августа в 8 часов утра приехали 15 офицеров с «Чесмы» и «Варяга». Это были артиллерийские офицеры и плутонговые командиры, которым надлежало стрелять по турецкой позиции. Они рассказали мне, что на «Варяге» идет «аврал». Вдоль бортов решили расположить мешки с песком, дабы прикрыть людей нашей открытой батареи. Во время этой работы старший офицер наткнулся на нашу черепаху, рассердился и приказал «списать» ее на берег немедленно. Никакие просьбы не помогли, и бедное животное на шестерке было доставлено на берег. Ее высадили прямо в пески за городом. По словам прибывших моих соплавателей, черепаха нисколько не была огорчена. Оказавшись на твердой земле, она радостно приподнялась на своих могучих лапах и пошла вглубь страны, подальше от ненавистного ей моря.

Осмотрев все, что было важно для будущего обстрела, наши офицеры в 11 часов утра выехали обратно в Аден. В 2 часа я тоже поехал в Аден и немедленно отправился на корабль.

В кают–компании оказались гости. Наш неизменный друг — командир вспомогательного крейсера и несколько английских сухопутных офицеров.

Веселье царило полное. Балалаечники и песенники старались вовсю. Войдя в кают–компанию, я был ошеломлен представившейся мне картиной.

Точно меня сразу перенесло в глубь веков к песням наших языческих предков. Регент хора, знакомый вам, мои читатели, матрос 1–й статьи Дышкант стоял впереди своих молодцов, он даже не дирижировал. Войдя в раж, он грозил кому‑то кулаком, слышались возгласы: «Ходу! больше ходу». Задорная веселая песня гремела вовсю:

Чарочки по столику похаживают,
Пьяницы бородушки поглаживают,
Эй! жги, жги да жги… говори.
Пьяницы бородушки поглаживают.

Маленький юнга Володька кубарем вертелся вприсядке.