На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго

Естественно, все зависело от командира, и традиционная процедура часто могла превратиться в пустую формальность. Но существовало правило, исключения из которого случались крайне редко — к храбрецам, отважившимся резать правду-матку, никаких наказаний не применяли. В конце концов, командиру просто необходимо было знать о ситуации на вверенном ему боевом судне как можно больше…

Матросы могли заявить командиру и о своем недовольстве некоторыми офицерами — чаще всего речь шла о действиях старших офицеров, которым по должности полагалось поддерживать на корабле дисциплину и порядок, а также ревизоров, отвечавших за финансово-хозяйственную составляющую. Впрочем, обычно командование держало ситуацию под контролем; любителям излишне туго «закручивать гайки» вежливо предлагали перевестись на берег либо на другой корабль[253].

Опрос претензий был неотъемлемой частью и инспекторских смотров, включая адмиральские и высочайшие (во время последних, правда, недовольных обычно не обнаруживалось). В этом случае в сторонку удалялись не только офицеры, но также и командир.

Прежде чем говорить о случаях неповиновения и бунтах, дадим слово сугубо сухопутному человеку — военному публицисту и писателю Всеволоду Крестовскому (1840–1895). 1880–1881 годах он состоял секретарем начальника Эскадры Тихого океана адмирала Степана Лесовского (1817–1884) и оставил очень интересные дневниковые записи под названием «В дальних водах и странах». Нашлось на их страницах место и рассказу о сути военно-морской дисциплины:

«… Что особенно поражает с непривычки меня, офицера сухопутных войск, так это своеобразная морская дисциплина. Не ждите, например, чтобы проходящий матрос отдавал вам честь, приложив руку к шапке: он это сделает “на берегу”, но не здесь, потому что он здесь непременно при деле, на вахте, и если попался вам навстречу, значит, наверное, послан за чем-то нужным. Точно так же, если люди сидят на палубе за какою-либо работой и мимо пройдет вдруг офицер, не ждите, чтоб они вскочили перед ним с места и стали навытяжку: нет, каждый преспокойно продолжает себе сидеть и заниматься своим делом. А когда офицер обратится к матросу с каким-либо распоряжением, тот только поднимет на него глаза, ответит, сидя, одним лишь отрывистым “есть!”, но от заданного дела не оторвется даже на секунду. Зато едва лишь раздастся сигнальный свисток или призывная команда, все это вмиг встрепенется, кинется наверх, и не пройдет еще и минуты, как вы уже видите, что каждый человек на своем месте, у того дела, к коему предназначен, и если нужно “крепить” или “убирать” паруса, то сколь ни будь силен ветер, как ни швыряй волны судно, как ни будь велики его размахи крен, не один матрос не задумается лезть на самую верхушку брам-стеньги[254] или на концы брам-рей[255], и все, сколько потребуется, в тот же миг, как муравьи, побегут вверх по вантам. И тут уже не будет ни одного, кто бы позамешкался или не пошел туда, куда его посылают. В этом-то и состоит морская дисциплина».

Жесткая дисциплина не исключала бунтов и выступлений недовольных. Это прекрасно понимал и Петр Великий, включая в свой Морской устав соответствующие статьи: