На Улице Старой

До леса от избы Водкиных далековато, но гораздо ближе, чем от городской площади. Через окно открывался изумительный вид на ночную Волгу. Вышедшая из-за облаков луна проливала ярко-желтый свет на надтреснутый лед. В последние недели февраля выдалась теплая погода, почти ноль градусов, и лед, прогретый солнцем, начал истончаться. Под воду ушло уже двое подростков. А после морозы ударили с новой силой.

«Зима не спешит уходить. Куда ей – еще март на носу!» – размышлял вслух Захар, высовывая лысую голову в окно.

Находил студеный ветер. Метельный вихрь промчался по Старой улице и припорошил оттаявшую несколько дней назад землю. На грязных лужах образовалась тонкая кромка льда. Птицы, нечаянно плюхнувшиеся на нее, провалились в лужи, и, всполошенные, взмыли в воздух. Захар, завидев в свете фонаря недовольных галок, посмеивался, а после возвращал голову обратно в дом.

Включил телевизор, чтобы не помереть от скуки. Спать он не мог, да и не хотел, пожалуй, а потому, укрывшись одеялом, согревался и потел одновременно, глядел «Россию 24». Там повторяли дневное политическое шоу, так любимое тещей Водкина, что у него оно, наоборот, вызывало отвращение. Но так как обсуждали Украину, тему насущную, актуальную и очень болезненную, особо важную для сердца простого русского мужика, Захар решил остановиться и не переключать. Слушал с замиранием, глотал воздух и чесал затылок, вспоминая, как на его глазах терзали Югославию, потом – Ирак, а затем и Ливию.

«Вот же ж американцы: не сидится им все. Давно бы поделили, как прежде, сферы. Че ж им сдалась Украина? Нашей всегда была и будет. Все равно ж под нас ляжет, а толку сопротивляться? Нравится, не нравится – терпи, моя красавица. Какие тут разговоры могут быть? Только если силой решать вопрос, но это ж возможно разве? Нет, не решатся. Силенок не хватит. Собаки лают – караван идет» – так рассуждал он, ставя в голове на паузу крикливых экспертов и велеречивых аналитиков.

В некоторых пунктах Захар поправлял их, вслух излагал собственное видение итогов развала Советского Союза. Припоминал и русско-японскую, и Николая Кровавого, при котором его прадед дом сложил. В нем теперь они с Катериной и живут. Смотрит на чету Водкиных Афанасий Петрович, наблюдает за бытом и днем и ночью, а правнуку постоянно мерещится дух предка, что ходит вместе с ним, бухает сапогами.

Неожиданно передача прервалась. Вмиг на экране возник он – Президент. Устало, пренебрежительно уставился в камеру и через голубой экран взглядом доставал каждого, кому довелось увидеть Его в прямом эфире. Захар от испуга привстал и вновь посмотрел на часы: перевалило за пять. Верховный главнокомандующий, прочитав длинную лекцию об истории, наконец перешел к главному. Захар схватился за бутылку, словно предчувствовал что-то важное.

«Мною принято решение о проведении специальной военной операции».

Машинально, не понимая, как так вышло, Захар избавился от водки в считанную минуту. Президент еще не кончил речь, а пустая бутылка оказалась на полу. Не разбилась – значит крепкая. Крепкая, как и воля главнокомандующего, но не такая мощная и непробиваемая, как череп Захара.

Остаток речи он слушал сидя. В голове крутились воспоминания о военной службе, о том, как его лучший друг погиб в Первой Чеченской, о том, как брали Грузию и горел Донбасс в четырнадцатом году. Внутри надрывно пела любимая доченька Оленька, уехавшая на Урал, подальше от него, «алкоголика и кровопийцы». Захар засмеялся, вспомнив, как она покрывала его матом. Тут же побежал к окну, в которое принялся высматривать соседей. Ему чудилось, что и у них в домах, сложенных из красного кирпича, вещал Президент.

Но было так тихо, как на кладбище. Редкие вороны рассекали небо, противно каркали и приземлялись на деревья. Выйдя на улицу в одних валенках и укутавшись в одеяло, Захар бродил от одного двора к другому, чтобы встретить соседей. Его распирало от желания поделиться с кем-либо великой, объявшей его высокое тело новостью.

Но Старая спала. Спал весь Торфянск, спала губерния и спала страна. Уже летели ракеты. По небу разливался красный огонь. Вертолеты и самолеты вторгались в воздушное пространство, разрывали громким гулом тихую, мирную жизнь. Темные города озарились пламенем. Бог войны шел по украинской земле, когда как по земле русской слонялся один Захар, не знавший, что и делать, что и говорить, как это все принять и осмыслить.

Не дождавшись пробуждения соседей, он разом кинулся домой, ворвался в спальню к жене, чтобы добудиться ее, воззвать к гражданскому долгу. Сквозь сонм пьяного угара и эйфории он пытался вымолвить что-то складное, что-то, напоминавшее человеческую речь. Катерина, испуганная дрожью волосатых мужских рук, забилась в истерике. Пришлось еще долго успокаивать, пока жена совсем не пришла в себя.