На троне в Блабоне

Я на минуту включил фонарик. Стены отвесные, никакой надежды выбраться из ловушки. Колодец на дне немного расширялся, наклонные стены отталкивали. Фонарик едва светил, я попытался ощупать камни. Я находился в водосборнике, куда стекала вода из коридора, где кто-то потрудился убрать решетку, закрывавшую колодец. Рядом со мной из песка щерил зубы череп и, словно поблекшие стебли, торчали ребра того, кто упал сюда до меня, верно, несколько лет назад… Вот и ответ на вопрос: что со мной будет? Ничего особенного — как и мой предшественник, погибну, к облегчению многих. Может быть, тот бедняга оказался счастливее и сразу свернул себе шею, а не умирал долго голодной смертью.

Я сел на влажный песок, нанесенный водой. Обхватил руками колени. Затылком прислонился к холодным камням. Помощи ждать не приходилось. Обречен. Судьба должна свершиться, жаль, моя гибель минет бесследно. Ни то ни сё: жил, больше не живет.

Весь наш поход с самого начала показался мне обреченным на неудачу. Что может сделать горстка честных людей против организованного насилия, против хитрости акиимов, жестокости Директора, против армии бульдогов, вооруженной стражи, специальных отрядов у ворот и в замке, множества доносчиков, осведомителей, целого муравейника рьяных дураков, жадюг и маленьких иуд, свои доносы начинающих словами: „Считаю своим гражданским долгом сообщить, что…“

Много их, готовых, как гончие, идти по нашему следу, и даже не ради денег, а ради похвалы, одобрительной усмешки на узких губах вышестоящего, лишь бы подладиться. Хотя власти всегда презирают тех, кто готов продать все, и совесть в том числе.

А кто же такой Директор, если он и вправду стоит „во главе“? Возможно, над ним тоже есть кто-нибудь, а еще выше — другие, глубоко законспирированные, и я, не ведая всех взаимосвязей, доверялся им, строил предположения, развивал планы, мечтал? Они, нераспознанные, с достоинством восседают, окруженные всеобщим уважением, каковое подобает оказывать людям науки, экспертам, знатокам проблемы: как ускорить разложение королевства. Холодно взирают они на толпы, потрясаемые то отчаянием, гневом, то взрывом надежды, энтузиазма, слепой веры. И потирают руки в удовлетворении, что блаблаки сами себя хватают за горло, душат друг друга и рьяно трудятся над разрушением собственного государства.

Все здесь идет псу под хвост. Король обцирюлился. Королева, обычная кумушка, с соседками чешет языком, принцесса бездельничает, а не учится, свою жизнь хотела бы превратить в приключенческий роман, какие отдельными тетрадками продаются на ярмарках. Добряк Бухло давно забыл, зачем нужна пушка, и через жерло звездами любуется. Петух Эпикур с башни ратуши себе и небу кукарекает, трубит, трубит тревогу. А о безвозвратно уходящих днях никто не желает помнить. На бесполезные споры уходит время — единственная ценность, которой не выкупишь обратно, не вернешь бессмысленной спешкой, не отработаешь.

Только кот Мышебрат смело путешествует по крышам: некая черная кошечка у него в башке. О ней мечтает. Да, это уже не тот дерзкий батрак с мельницы, с мешком муки на спине вбегавший по крутой лестнице в амбар. А Мышик? Мне стало стыдно: спасаясь, я забыл о нем, оставил закрытым в столе нашего храброго Мышика! Если бы я о нем помнил… Взял бы с собой, освободил из ловушки. Он бежал бы впереди меня и предупредил вовремя — он прекрасно видит в темноте, чувствует несчастье. Позор! Даже теперь думаю о нем, а забочусь только о себе. Однажды Мышик уже выбрался из стола, может, и сейчас выберется? Спасется… Только для меня нет спасения, убивался я, горе мне, несчастному.

Сжавшись в комок, я впал в дрему, полную видений. Раз показалось, что слышу высоко над собой какой-то шепот, и даже несколько песчинок упало мне на лицо.

— На помощь! — крикнул я. — Смилуйтесь! Не дайте мне подохнуть в этой дыре!

Сверху никто не отозвался.

Напрасно я ругал их извергами, трусами, подлыми убийцами. Молчали. Верно, там, наверху, просто никого не было. Но где же выход? Я нащупал на дне углубление, разгреб песок руками, обнажилось отверстие не больше кулака, засыпанное костями скелета, о который я столько раз спотыкался, когда в отчаянии обтанцовывал дно колодца. Череп давал мне ответ: оставить надежду. Колодец оказался вместительной могилой, еще многих может принять.

Я мечтал только об одном: лестница! Если бы у меня была лестница… Рулон легких поперечин, обмотанных крепкой веревкой. На крышу замка мне удалось забраться по ней без труда, вылез бы и отсюда…

— Дайте мне лестницу! Пол жизни за лестницу! — выл я, кулаком ударяя в мокрые камни. А удары отдавались эхом — словно по грязной дороге прыгала лягушка.