На тихой улице

— И без свечи найдем, — сказал Саша, задувая огонек. — Это у нас не просто свеча, а кормовой фонарь, — слышался уже в полной темноте его голос. — Сюда, сюда, Елена Михайловна, давайте руку…

13

Алексей Кузнецов был молод. Но не только числом лет определялась эта его молодость. Невелик был и его жизненный опыт, рождающий зрелость ума и сердца. Простой и ясной для всех знавших Кузнецова представлялась его короткая жизнь.

И все же именно на него пал выбор сотен людей, когда решали они вопрос, кто же должен быть их судьей, кому вверят они высокое право стоять на страже их интересов, обусловленных законами нашей жизни.

Как случилось, что вместе со старым коммунистом Игнатьевым к бывшим фронтовиком, инвалидом Отечественной войны Смирновым, много повидавшими и пережившими на своем веку, был избран в судьи совсем молодой еще человек, лишь два года назад окончивший юридическую школу, а ныне учившийся на третьем курсе заочного отделения Юридического института? Не ошиблись ли избиратели, отдав свои голоса за Кузнецова, чья жизнь представлялась такой простой и короткой для тех, кто его знал?

А знали Алексея многие. Сперва знали по школе, по работе в школьном комитете комсомола. Учителя любили его за прямой и открытый нрав, за упорство в учебе, за проявившуюся в нем сызмальства тягу к книгам. Ребята дружили с ним, ценя его верность слову, уважая за мальчишеское бесстрашие и ловкость в спортивных играх.

Круг людей, знавших Кузнецова, значительно расширился, когда он стал работать инструктором райкома комсомола. Теперь уже не только школа, где он недавно учился, со всеми ее преподавателями и ребятами, не только тихая улица, на которой он родился и вырос, но и весь район — строители новых зданий и партийные работники, школьники и домашние хозяйки, молодые артисты прославленного на всю страну театра, что находился в районе, и девушки — мастерицы из ателье мод, — всё новые и новые люди знакомились с невысоким юношей с открытым лицом, то мимолетно, а то и всерьез приглядываясь к нему, оценивая его и по словам и по делам.

А потом по путевке райкома Алексей поступил в юридическую школу и, когда окончил ее, был направлен на стажировку в народный суд своего района.

День за днем, год за годом проходила жизнь Кузнецова на глазах у людей.

Но, может быть, именно за эту ясность и простоту его жизни, за то, что проходила она у всех на глазах, и не побоялись люди доверить совсем еще молодому человеку высокое право быть их судьей?

Сам Алексей вряд ли мог ответить на этот не раз возникавший у него вопрос: «Почему избрали меня судьей?»

Раздумывать над этим попросту не хватало времени. Всякое новое дело, которое слушалось в суде под его председательством, требовало от него напряжения всех сил. Работать было трудно. Что ни день — то новые люди, со своими нуждами, горестями, требованиями; что ни дело — то целый мир человеческих отношений, где далеко не все можно сразу распознать, где истина постигается в единоборстве, с часто преступной волей подсудимого, стремящегося обмануть суд, избежать заслуженного наказания.

Судить без ошибок, судить так, чтобы виновный понес наказание, как бы хитер и изворотлив он ни был, а невиновный был оправдан, как бы ни были, на первый взгляд, велики выставленные против него улики, — вот что составляло теперь главную цель жизни Алексея Кузнецова.

— Должен ты накрепко запомнить, Алексей, — сказал как-то Кузнецову Игнатьев, старый, опытный судья, советы которого Алексей принимал с благодарностью: — нет в работе судьи маленьких дел, как нет в работе врача маленьких болезней. От пустячного ушиба может развиться тяжелая болезнь. В пустячном судебном деле иной раз заключено крупное преступление. Вовремя залечил ушиб — вот человек и спасен. Вник в пустячное дело, задумался над ним, разобрался — глядишь, уберег человека, спас его от серьезного преступления.

Эти слова Игнатьева и недавний разговор с прокурором Гурьевой пришли на память Кузнецову, когда он, собираясь идти из дома в клуб, где ему предстояло выступать с беседой о детях, делал последние пометки на разложенных перед ним листках.

— А случай с Колей Быстровым? — вслух спросил себя Алексей. — Не такое ли это маленькое дело, в котором следует серьезно разобраться?..

Неожиданно память принесла далекое воспоминание. Он — мальчишка — стоит у распахнутой двери, а перед глазами замусоренная лестница, краешек синего неба в лестничном окне и дряхлый старик с большой почтовой сумкой на плече.

Это было в войну, в день, когда Алексей узнал о гибели отца.

Обычно по утрам мать первая встречала старика почтальона, и уже от нее узнавал Алексей, есть или нет письма от отца.