На тихой Сороти

Теперь я следила за одним только Петей. И вдруг мне в щеку что-то — бац! Больно. Гляжу — сосновая шишка. Вытянула я шею, завертела головой во все стороны — кто бросил? Вижу наискосок совсем недалеко сидит девчонка смешливая, в одних трусах. Лицо круглое, короткие волосы вихрами, глаза как у кошки светятся. Новой шишкой в меня прицеливается. Погрозила ей кулаком — засмеялась девчонка, к себе пальцем манит. Не раздумывая, я пересела к ней, потеснив тихую большелобую девочку справа. Тут мы и познакомились. Та, что шишками швырялась, оказалась Люськой Перовской. Та, что справа,— большелобая с грустными глазами — Надя Прянишникова. Слева от Люськи — тонюсенькая, как скелет,— Динка Ваталева. Глаза у Динки черные, большие что плошки, ресницы длиннющие — на меня хлоп-хлоп, а сама молчит. И Надя помалкивает. Одна Люська тараторит, как будто бы мы с ней знакомы уже давным-давно.

Матч закончился полным разгромом новоржевцев — 5:1 в нашу пользу. Едва футболисты отдышались и переоделись за деревянным щитом, тут же на футбольном поле начались танцы под духовой оркестр.

Постояли мы четверо, поглазели, посмеялись над Ходей-барабанщиком. Колотит Ходя изо всей мочи в огромный барабан: бум! бум! бум! А сам приплясывает чуть ли не вприсядку, выворачивая маленькие ноги пятками наружу.

И вдруг я увидела Тоню. В синем праздничном маркизетовом платье без рукавов, кончик длинной косы подвит спиралью, важная, напудренная, моя нянька танцует тустеп с... Петей-футболистом! Вот это да!..

Тустеп сменился вальсом, после вальса закрутилась веселая кадриль. Нам стало скучно. Вот Люська и говорит:

Давайте подарим Пете букет жасмина.

- А где возьмем? — вслух подумала я.

У нас в палисаднике,— откликнулась Надя.

А твои тетки позволят? — усомнилась Динка

А мы их и не спросим,— улыбнулась Надя-тихоня.

Только чур, все дружно!—Люська подсмыкнула спадающие трусики и с сомнением поглядела на меня: — Не трусишь?

Что ж я, хуже вас?

— Ладно. Не ерепенься. Я так. На всякий случай.

Только мы оторвали рейку от Надиного палисадника и пролезли по одному в узкую дырку — на меня налетела белая лохматая моська. От горшка два вершка, а злости — слюной захлебывается. Надя шипит вполголоса: «Дэля, молчать!» — а Дэля остервенела, того и гляди цапнет за голую пятку.

Выписываю я кругали вокруг яблони-ранетки, за мной белым комом катится Дэля, за Дэлей Надька — кто кого поймает... А Динка с Люськой тем временем — хроп-хроп — жасмин лома ют.

Выскочили на крыльцо обе Надины тетки. Заблажили во всю ивановскую:

— Воры! Караул, православные!

— Держи разбойников!

Не помню я, как обратно в дырку нырнула.

Уселись мы в кружок в монастырском саду над пронницей и ну хохотать.

Ох и жадины-говядины твои тетки! — отсмеявшись, упрекнула Люська Надю.

Они не жадины,— заступилась за теток Надя.— Просто они воров боятся.

Люсь, ты Пете букет отдашь, что ли? — спросила я.

Была нужда отдавать. Забросим к нему в окно— вот и все.

Мы осторожно пробрались в палисадник знаменитого районного футболиста, и Люська ловко забросила жасмин в крайнее открытое окно. В доме что-то со звоном упало.

В окно сейчас же высунулась старушенция, закричала плачущим голосом:

— Оглашенные! Пошто ж вы это кувшин-то кокнули! Вот спущу кобеля...

Мы бежали в гору без передышки до самого исполкома. Остановились перед освещенными окнами и опять смеялись до слез.

Домой в этот вечер я пришла поздно. Тоня на кухонном столе гладила белье, взбрызгивая его водой. Строго спросила:

Это где ж тебя нечистая сила носит до сих пор? А? — Я промолчала, чувствуя себя виноватой. Тоня предупредила:—Чтоб это было в первый и в последний раз! — Она поставила передо мной холодную макаронную запеканку, приказала:

Ешь и в постель. Живо. Не гримасничай. Разогревать не стану. Кто зевает, тот воду хлебает. В другой раз и этого не получишь.

Я, обжигая пальцы, чистила вареную картошку к завтраку. Тони не было дома — ушла в очередь за хлебом. Галька и Вадька еще сладко спали. Я и половины нормы не начистила, когда на кухню ворвалась Люська и заорала:

Айда! В Михайловском чудо!

Тише! Мелкоту разбудишь. — Я почему-то не поверила Люське, поэтому спросила почти равнодушно:— Какое еще чудо?

Чудо-юдо-рыба-кит! — выпалила скороговоркой Люська и округлила и без того совсем – круглые глаза.— Кымбайн там работает! Кым-байн! Понимаешь?

Да, это действительно чудо, если Люська не врет. Слыхала я про комбайны и от деда и от учителя Петра Петровича. «...И придут на поля без межей умные машины — комбайны и будут убирать хлеб: косить, молотить и веять — все враз. Подставляй мешки, мужичок-хлебороб!..» (Как в сказке.)

— Ну чего рот раскрыла?—Люська приплясывала от нетерпения. (Пожалуй, не врет...) — Идешь, что ли? Еще ж Динку с Надькой надо кликнуть! Всё прозеваем!

Я с досадой кивнула на дымящийся чугунок:

Работа вот... А то Тонька задаст...

Давай живей! Помогу.

Дуя на горячие картофелины, то и дело роняя их на пол, кое-как дочистили.

Люська первая ринулась к двери:

— Бежим.

Едва только мы гаркнули под Динкиным окном про комбайн, она вылетела на крыльцо с куском хлеба в руке. Дожевывала на ходу.