На тихой Сороти

Мама с утра ушла представляться своему новому начальству. Вернулась домой к обеду. Сердитая. Сказала Тоне:

— Ах как меня плохо встретили!.. Послушалась тебя, вырядилась, как на гулянье, а надо было надеть скромный костюм. Ведь по платью встречают. Барынькой вот обозвали...

И рассказала, как было дело.

Председатель райисполкома, человек немолодой и, по всей видимости, нездоровый, прочитав мамины бумаги, вдруг побагровел сразу от шеи до самой лысины.

— Э, барышня. Это самое... Э-э-э... Тут какое-то недоразумение. Согласно телеграмме из области, мы ожидаем старшего агронома Хоботова. Мужчину...

Это ошибка,— с достоинством возразила мама. — Агроном Хоботова — я.

Возможно, возможно. Но... это самое... э-э-э... Женщина не мужчина... Согласитесь... — Председатель запутался. Он вытер огромным носовым платком вспотевший лоб и с неприязнью уставился на модные мамины сандалеты. Потом хмурый взгляд председателя скользнул по ее белому с филейными прошивками платью и застыл на соломенной шляпке. Мать моя чувствовала себя как на раскаленной, сковородке.,

В дверь председательского кабинета постучали:

Иван Иванович, к тебе можно? — Не дождавшись ответа, вошел мужчина средних лет, в синей сатиновой толстовке, в кирзовых сапогах. Черный, как цыган. До того буйноволосый — глаз не видно. Тоже уставился на маму. Председатель ему язвительно:

Прошу, Егор Петрович, любить и жаловать. Старший агроном Хоботова.

Егор Петрович почесал карандашом кустистую бровь:

Эва что! Нам только этого и не хватало. Да вы, милая, на первой же сходке такого наслушаетесь, что валерьянкой, извините, отпаивать придется!

До сходки еще надо добраться,— буркнул председатель, сворачивая «козью ножку».

Вот именно,— подхватил Егор Петрович. — Где пешком, где верхом.

Ну что ж? И я могу и пешком, и верхом! — храбро заявила мама.

Верим,— насмешливо улыбаясь, согласился Егор Петрович. — Но дороги-то наши — не манеж. Извините-с.

Тогда она встала, неловко отшвырнув стул. Чтобы унять дрожь пальцев, теребила замок сумочки. Тонким от обиды голосом спросила:

— Что же это такое, товарищи? Вас не интересуют ни мои знания, ни возможности, и вообще вы говорите совсем не о том! Я приехала с самыми серьезными намерениями. Семью перевезла. А вы... вы...— Боясь расплакаться, выскочила за дверь. Услышала брюзгливьш голос председателя?

— Э, брось, Егор Петрович, не ко- двору нам барынька...

Тогда она рванула дверь и, стоя яа пороге, гневно сказала:

— К вашему сведению, я не барынька. В детстве гусей пасла. Неплохо получалось. До свиданья! Я иду в райком.

Секретарь райкома Федор Федотович Соловьев хохотал басовито, раскатисто. Долго. До слез. Отсмеявшись, сказал:

— А, батюшки! Представляю, как вы напугали бедного Ивана Ивановича. Он же сердечник...

Отсмеявшись, Федор Федотович поглядел на маму испытующе:

Обиделись? Не стоит. Я вас помирю. Вот что, товарищ старший агроном. Даю вам три дня на устройство личных дел, и за работу. Потом и трех часов свободных не обещаю. Насчет детей — так. Детсад мы открыли. Первый в районе. Правда, там уже полна коробочка, но в порядке уплотнения устроим и ваших младших. В разъездах придется быть почти все время. Ребятишек надо определить в круглосуточную группу, ничего не попишешь. Идет?

Спасибо, не требуется. Няня есть. Так что можете считать меня бездетной. — Она улыбнулась. — В том смысле, что дети работе не помешают.

Ну и отлично,— кивнул секретарь. — Вот вам записка к завхозу. Сапоги русские выдаст. По полям плавать в самый раз. И брюки надо какие-то соорудить. Верхом же придется.

Мама пробыла в кабинете секретаря больше часа. Ей нравилось, что Федор Федотович, пожилой человек, награжденный орденом боевого Красного Знамени, разговаривает с нею на равных. Не поучает. Дружески подшучивает. Необидно поддразнивает.

«Наверняка из двадцатипятитысячников»,— подумала мама. Она высоко ценила эту железную гвардию. Не удержалась, спросила. Так и есть: коренной путиловец, направленный партией в деревню. Бывший кавалерист. Второй год в районе.

Из трех дней, предоставленных ей на устройство, мама взяла только один.

— Вставайте, лентяи!—Тоня бесцеремонно стащила одеяла с нас троих по очереди. — Экие засони!..

Я открыла глаза и тут же зажмурилась,— в квартире бушевало солнце. Светлые зайчики бегали по потолку, скакали по стенам, играли на чистом белом полу, резвились на Вадькином голубом одеяле. Один, самый шаловливый, пытался проскользнуть в Вадькин приоткрытый рот.

Я окончательно проснулась. Защищаясь ладошкой от солнечных лучей, недовольно сказала:

Проспала. Не могли разбудить...

Еще рано,— отозвалась мама. Она курила, выпуская дым в раскрытое окно. Позвала меня:

Иди-ка сюда. Погляди на наш каштан. Бутоны как бело-розовые свечки.- Вот-вот брызнут — распустятся. А запах... Понюхай.

Я в одних трусиках высунулась в окно. Добросовестно потянула носом воздух. Сморщилась. Чихнула аппетитно.

Смолой пахнет.

И смолой сосновой тоже,— согласилась мама.— Вадим, Галина, вставайте! Пойдем гулять.

Вадька кубарем скатился с тугого соломенного матраца и, сидя на голом полу, запел:

Зайчики в трамвайчике,