На суше и на море - 1977

Агроном Климочкина улучшала землю по-своему. Всю площадь сразу не удобришь, хоть и вывозили за год по двенадцать — пятнадцать тысяч тонн. Но ведь это только шесть — семь тонн на гектар, или шестьсот граммов на квадратный метр, так, попудрить. Решила отработать одно поле за другим, внося полную норму — по сто тонн на гектар, иначе говоря, десять килограммов на квадратный метр. Сегодня одно поле в полтораста гектаров, потом — второе, за пять лет уже гектаров семьсот хорошей земли, куда можно вносить и «минералку», и все что угодно. На пять лет урожай обеспечен. А за эти пять лет еще семьсот гектаров подойдет, можно сеять травы для закрепления плодородия, использовать аммиачную воду и суперфосфат без опаски, что уйдет добро в реку.

Словом, работа с перспективой.

В разгар уборочных работ сидели мы с Татьяной Ивановной в тесном директорском кабинете, говорили о картошке, о сохранении ландшафта, о нехватке рабочих рук. Она рассказывала сдержанно и больше о том, что надо делать, а не о том, что уже сделано. С лица агронома еще не сошло то настороженное выражение, которое появляется в начале разговора с незнакомым человеком.

— Зерновые у нас слабо дали. — Татьяна Ивановна заглянула в листок. — По шестнадцати центнеров в среднем. Песок… Тут, знаете, восемь да десять считали за успех.

— А вы недовольны стопудовым урожаем?

— Думаю, будем получать и по тридцати центнеров.

— А когда получите?

— Ну, это… — Она улыбнулась. — Через год-другой появится возможность сеять рожь и овсы по пропашным, уже на хороших землях. Вот тогда…

— А плохие участки будут?

— Будут, — призналась она. — Пока не хватает навоза. Надо расширять фермы. Нужны корма, они на лугах. Луга требуют очистки, подсева, удобрений, орошения, одним словом, тоже полной мелиорации. Вот такая зависимость. И все-таки мы выравняем пашню по плодородию.

Сказала и решительно сунула руки в карманы плаща. Теперь уж и следа не было от настороженности.

— Наши ребята, — продолжала она немного погодя, — уже научились получать хорошую картошку, верю, что и зерно сумеют вырастить не хуже, чем на Дону.

Вскоре я и сам убедился, что основа для этого есть: пашня похорошела, и работать на ней можно с удовольствием. На плодородную землю и люди охотно придут, и села расцветут. И красоту природы на Оке и Гусе не сбросишь со счетов. Но все начинается с земледельца, с его нелегкого труда.

Ну а что же оно в сущности означает это старое русское слово — земледелец? Сколько мне приходилось встречать людей, озабоченных только одним — урожаем этого года! Ради урожая они ночи не спят — подкармливают, рыхлят, пропалывают, убирают, никому покоя не дают. Как убрали да подсчитали, что план есть, так и кум королю. Больше земле такой «мастер» не поклонится, не вспомнит о ней до весны. И невдомек ему, что пашня жива-здорова лишь тогда, когда понятию «взять» предшествует понятие «дать».

Это особенно важно для Мещеры, для Нечерноземья.

Одно дело работать на богатом от природы черноземе с достатком воды и тепла. Тут хватит черпать надолго. Но и то не навсегда, потому что и на черноземах не существует запасов неистощимых. И уж совсем другое дело, если живет крестьянин на песках, на тощих подзолах, на смытых склонах, где природа не накопила ни какого-либо богатства, ни особого плодородия. Тут земледелец обязан «делать» землю, неустанную заботу о ней проявлять.

Время пришло такое, когда ценность каждого гектара земли возрастает стремительно. Будут на берегах Оки работать так, как агроном Климочкина, — и пески станут плодородными. Без излишней и дорогостоящей «переделки» природы, без ухудшения естественных ландшафтов.

…И на правом

Сделав большую касимовскую петлю, Ока поворачивает на север.

Здесь, на высоком левом берегу, в лесное заречье смотрится поселок Елатьма, укрытый густыми садами. Паром перевозит машины и людей на правый берег, где в речной пойме расположен совхоз.

А за совхозом начинаются сосновые боры; они идут вниз и вверх по Оке, на северо-восток до Волги и за близкую отсюда границу Мордовской АССР.

В десятке километров от Оки, в центре лесного массива, раскинулась пустыня. Самая настоящая, с белыми песками, барханами высотой в три-четыре метра, с редкими кустами белоуса, между которыми шныряют ящерицы. Редко-редко среди песчаных бугров стоят изогнутые неопределенного возраста сосны, чудом выросшие из семян, занесенных птицами. Сушь, тишина, а приложишься ухом к земле — тихий звон. Это движется песок. Куда ветер, туда и он. Сечет опушку, уродует березы, сгибает и засыпает сосенки. В июльскую жару, в бесснежные зимы пустыня доставала до Оки; песок летел в Елатьму, на Выксу, и везде досадовали люди: откуда такая напасть?