На стороне царя

– Это твой дорожный пропуск и опечатанное письмо лично для астраханского воеводы, – предупредил он вполголоса. – Слушай внимательно, чтобы на всякий случай знал в подробностях, какое твоё задание. В письме распоряжение царя воеводе Прозоровскому, убедить Разина отстать от разбоя в обмен на почести службы государю. Воевода должен напомнить ему, какую славу заслужил Ермак, когда поклонился службой Ивану Грозному. Предложить сначала стать вторым воеводой в Астрахани, а нет, так в другом городе на Волге, какой люб покажется. Лично Разину скажешь, что он пока не переступил непоправимой черты, но пусть очень побережётся за каждый следующий шаг. – Матвеев прикинул, всё ли высказал, что считал важным. Затем добавил, с угрозой сведя густые брови к переносице. – И передашь воеводе на словах. Головой ответит за неверность исполнения написанного в письме.

Матвеев сам проводил его к выходу из палат.

– Тебя сопроводят за город, – объяснил он, указав на стрелецкого десятника в тёмном кожаном плаще.

Другой, обшитый кожей дорожный плащ и дорожную шляпу десятник принёс в руках, и сразу отдал Удаче.

Частый топот копыт нескольких лошадей прервался, как если бы их согласованно остановили наездники, и вновь подозрительная тишь воцарилась на ночной улице восточного предместья Москвы, вблизи начала Владимирской большой дороги. Крупный пёс за плотным забором внимал этой тишине с недоверием и зарычал, когда рядом промелькнул мимолётным привидением бледнолицый мужчина; потом заворчал и затих. Бледнолицый приблизился к низкому бревенчатому дому, оправил плащ. Там, где он приостановился, раздался его слабый условный стук в оконные ставни, затем нетерпеливо повторился. Ждал он ни дольше минуты. Оконце в калитке приоткрылось, и бледнолицый переместился к нему, протянул стоящему за ним облику человека туго набитый кошель, затем перстень, который успел тускло сверкнуть затянутой рваным облаком луне золотом и изумрудом.

– Тот, о ком мы договорились, вскоре проедет на Владимирскую дорогу, – прошептал он, склоняясь к оконцу, в котором поглотилось и то и другое. – Будет один.

Вопросов не последовало. Оконце закрылось, и бледнолицый поправил на плечах длинный плащ, настороженной улицей заторопился обратно. В переулке его поджидали трое всадников, одетых в серые одеяния. На них тоже были плащи, под которыми топорщилось, выпирало оружие, а один из них придерживал за поводья его вороного аргамака. Он легко поднялся в скрипучее новое седло, и топот опять потревожил ночной покой, но уже переулком, удаляясь от ведущей к большой дороге улицы.

Два всадника, встречи с которыми бледнолицый и его сообщники хотели избежать, в это самое время только выехали из Боровицких ворот Кремля. Они свернули к прибрежной дорожке и поспешили к Зарядью. В Зарядье Удача осадил жеребца у двора Ордин‑Нащокина. Когда провожатый остановился и развернул коня, недовольно подъехал, он уже взобрался с седла на высокий забор и тихо предупредил:

– Проститься надо.

Десятник с беспокойством глянул назад.

– Могут опередить, – сказал он с укором, не уточняя, кто и почему.

Однако нигде не было видно ни души, и Удача не пожелал считаться с его доводом, перевалился за забор и спрыгнул к угрожающе заворчавшим собакам. Они подбежали к нему, а признав, важно завиляли хвостами. Выходящие во двор окна дома тёмно отражали бледный лунный свет, безжизненные и равнодушные к внешнему миру. Он посмотрел в окно спальни Дарьи, постоял, прикидывая, а стоит ли тревожить девушку прощаниями, когда он не мог сказать, когда возвратится. Наконец он решил, что это слишком жестоко. Медленно перелез обратно, а, очутившись в седле, обратился к провожатому:

– Наверное, я сейчас совершил ошибку. Большую ошибку. Но обязательства перед женщиной тяжелей испытаний в войне.

Десятника его маловразумительные рассуждения ничуть не тронули, он не скрывал нетерпения и поскакал вперёд, заставив его пришпорить жеребца, погнаться вдогонку. Вскоре растревоженные воспоминания о Дарье, которые когтями скреблись в душе, стали ослабевать. А когда на востоке посерело и за окраинами пригорода стал виден Измайловский монастырь с внушительными очертаниями большого собора, они потускнели от мыслей об опасностях предстоящего долгого путешествия. Здесь Удача должен был расстаться со своим провожатым. Забрав у него обе дорожные сумки, он устроил их на своём седле, после чего стрелецкий десятник без лишних слов развернул лошадь и стегнул её круп. Удача подождал, пока он удалился и исчез за садами, затем тщательно проверил пистолеты. Убедившись, что оба заряжены, вслушался в звуки окрестностей. Ничего подозрительного он не услышал. Сунув пистолеты в чехлы на передней луке, он сдавил ногами бока коня, побуждая его шагом отправиться к Владимирской дороге.

16. Схватка на Владимирской дороге