На самых дальних...

По всему фронту, от края до края бухты, на нас шел водяной вал. Он скользил быстро и бесшумно и по мере сужения бухты заметно набирал силу и мощь. Насколько я смог точно и быстро сориентироваться, в высоту он едва превышал два — два с половиной метра и вряд ли мог причинить нам большие неприятности — все наши постройки, за исключением складов и бани, стояли значительно выше. Между тем вал достиг берега и с ходу ударил. Ударил как артиллерийский залп тяжелого калибра — мощно, глухо, раскатисто. Бедная наша Докучаевка! Ее мгновенно развернуло вспять и погнало в обратную сторону, вплоть до бани, как щепу, сорвав по дороге два мостика и ничего не оставив от умывальни. Что там сталось со складами на берегу, отсюда нам не было видно. Исчерпав всю свою мощь, волна отхлынула. Но мы с Хабибулиным не спешили радоваться и пулять в небо три зеленые ракеты. Мы знали, что вслед за основной волной идет отраженная и она-то чаще всего и бывает более мощная и более разрушительная. Но нам с ним определенно везло в тот день: вторая волна оказалась слабее.

Мы передали все данные в отряд, а через час с небольшим приняли общий «Отбой». И с чистой совестью могли давать нашим в сопки сигнал возвращения, что я с превеликим удовольствием и сделал.

А потом мы стояли с Хабибулиным на берегу и долго, до хрипоты, смеялись над тем, как я схватил свой пистолет и с решительным видом, увлекая за собой подчиненного, ринулся навстречу коварной стихии…

ЭКЗАМЕН

— Ну нет, так дело не пойдет! — Рогозный с самым решительным видом вошел в канцелярию. — Баста! Два года без выходных — что я, перпетуум-мобиле? Или у меня нет семьи? Куда смотрит профсоюз? Партийная организация?

«Это что-то новенькое», — подумал я, отрываясь от своего конспекта. Обычно Рогозный не произносит такие длинные тирады. К чему бы это?

— Вот тебе ключи от сейфа, от складов. Вот тебе мой командирский жезл и мое благословение. Командуй! Воюй! До понедельника меня дома нет. Телефон отключаю… Точка!

Когда он вышел, меня стало распирать от смеха. Ну, Павлович! Ну, комик! Разыграть такой концерт! Будто я какой-то несмышленыш и не в состоянии догадаться, что все это значит. Да и не усидит он дома до понедельника. Ни за что не усидит. Просто в очередной раз нашел предлог избавить меня от своей опеки, развязать, так сказать, руки, предоставить самостоятельность. Ну что ж, ладно. Кто бы возражал, а я — «за». Будем «воевать»…

19.00. Время боевого расчета. Ровно за минуту дежурный входит в канцелярию и четко докладывает, что застава построена. Последний критический взгляд на себя в зеркало: уши все-таки неинтеллигентно красные, волнуюсь. Ничего, прорвемся!

Старшина рубит строевым так, что позванивают в окнах стекла, доклад его тоже четок. Строй молодецки подтянут. Стойка образцово-показательная, каждому под каблук можно подсунуть лист бумаги. Сегодня все делается подчеркнуто по уставу, как требую того постоянно на занятиях по строевой. Пожинаю первые плоды. Неплохо. В ответ на мое приветствие постарались так, что, наверно, было слышно в сопках. А уж Рогозному наверняка, хотя он и выходной сегодня. Здороваться вечером — это я, честно говоря, никак не возьму в толк. Но ритуал есть ритуал.

Все идет нормально. Подвожу итоги службы и объявляю наряд на предстоящие сутки.

— Государственную границу охраняем нормально…

Чуть дрогнула бровь у правофлангового Мулева, да сибиряк Герасимов с надеждой покосился на земляка — авось на этот раз попадем на службу вместе.

— В наряд идут…

Четкие ответы, серьезные лица. Что мне нравится в боевом расчете — это его железная логика. Слово командира — приказ Родины, твой ответ — беспрекословная готовность выполнить этот приказ. Хотя, допускаю, в душе ты можешь быть чем-то недоволен, мечтал о лучшей смене или о более легком участке, о непрерывном восьмичасовом сне или о выходном дне на завтра. Да мало ли у солдата за душой сокровенного! Но ты сознательно все это стараешься в себе заглушить и даешь волю лишь одному своему чувству — чувству долга. Так должно быть…

— Дозор на левый фланг — Максимов, Машонов. — Называю время — начало и конец службы.

Чуть слышный шумок по рядам. Поднимаю глаза: в чем дело? На лице Максимова еле заметная скептическая улыбочка. Беру себя в руки. Только бы не сорваться. Объявляю наряд до конца.

— Вопросы?

— Разрешите? — Это Максимов, Худощавое лицо, чуть насмешливые глаза.

— Пожалуйста. — Я подчеркнуто вежлив, порядок есть порядок.

— Товарищ лейтенант, а за сколько можно дойти дозором до левого фланга и обратно?