На самых дальних...

— Эко ты размахнулся, комиссар! Где ж я тебе людей возьму, да на целую неделю! Службу-то нести надо. Граница, сам понимаешь. А что, если обстановка сложится, нарушение, поиск? Как быть? Растопыренной пятерней, как ее ни прикладуй, участок не закроешь… Словом, пойдут с тобой максимум трое. Конкретно. Просишь Макаренко — согласен, Сыроежкина — отставить, он повозочный, а как же коровы, скот? Соображать надо. Курицын — да ты что! А стенд в ленинской комнате кто оформлять будет? — Хобока безжалостно рушил с такой тщательностью возведенное мною здание. — А связь? Ты что, рацию не берешь? Ну, нет, так не годится. Включи радиста, Дамина, пожалуй. Это тебе уже двое. Ну, а третьего сам подберешь. На все про все — сутки подготовки. Уяснил? Действуй!

Застава гудела, как растревоженный улей. Дверь в канцелярии не закрывалась: буквально отбоя не было от желающих искать дорогу. Я даже не подозревал, что эта идея встретит такую поддержку.

В дверь на секунду заглянул Дамин, глаза его сияли:

— Товарищ лейтенант, может, гитарку с собой, а?

— Отставить. Не на прогулку идем. — Мне подобало в эти минуты быть строгим.

Потом робко постучал ефрейтор Беседин и, смущаясь, тоже попросил взять его с собой, чем немало меня озадачил. Уже неделю вся застава переживала и тревожилась за этого скромного, тихого парня, который ждал вестей из дома о прибавлении семейства, и вдруг такая просьба…

— Да не могу я больше, товарищ лейтенант! Изведусь я здесь на заставе. И так уже не знаю, куда девать себя после наряда… — взмолился Беседин.

Так окончательно укомплектовался состав нашей группы: Макаренко, Дамин, Беседин и я. Можно было подводить черту.

В ночь накануне выхода я не сомкнул глаз. Наверное, это участь всех первооткрывателей, думал я. Так и проворочался на койке в канцелярии до полтретьего. А в три был назначен выход.

Провожал нас сам Хобока. Произнес всякие напутственные слова, пожелал удачи, и мы двинулись в путь. И я засек время этого эпохального события. На часах было 3.05, а на календаре — 20 мая, среда.

3

С рассветом мы вышли к третьей речке, и наша экспедиция началась. С компасом и картой в руках я возглавлял наш маленький отряд. За мной шел Беседин, потом Дамин с рацией, шествие замыкал Макаренко. Главное — надежный тыл, рассуждал я, определяя ему это место. Кроме оружия и шанцевого инструмента, у каждого было по увесистому рюкзаку. Держались пока все бодро. Внушал опасение лишь Дамин, больно хлипкого был сложения радист.

Мы шли по живописному распадку, вдоль петляющей по нему неширокой быстрой речки. Вплотную к воде подступал лес — пихта, ель вперемежку с ольхой и ивой, попадался и клен. Природа только раскрывалась после долгой зимы. Разнотравье еще не вымахало в полный свой двухметровый рост, на лианах едва проклюнулись светло-зеленые листочки, да и бамбук дремал в ожидании тепла и солнца. Весна — самое подходящее время для нашего похода. Это мне еще Семен присоветовал, хотя и не верил, чудак, в мою удачливость.

Идти было легко. Лесная подстилка уже основательно подсохла и мягко пружинила под ногой. То и дело мы натыкались на следы прежней жизни. По основательно прогнившим и разрушенным временем мосткам и кладям тропа часто прыгала с одного берега на другой. Это были те самые мостки и клади, о которых тоже упоминал Кочуганов.

Взошло солнце, и распадок сразу заиграл, засветился весь, пронизанный мягким светом молодой листвы, сиянием воды на речных перекатах, жемчужной нависью росы на папоротниках и молодом бамбуковом подлеске. И лес сразу ожил, заговорил голосами птиц, журчанием воды, всплесками играющей форели. Приободрилась, повеселела и моя команда.

— Если вся дорога такая, то можно и за день кинуть эти двадцать километров. Верно, товарищ лейтенант? — бодро подал голос Дамин.

— Разбежался, — скептически заметил Макаренко, делая топором очередную зарубку на дереве. — Это токо цветочки…

Беседин молчал, должно быть, целиком занятый своими мыслями о доме, от которых ему и в походе, пожалуй, не освободиться.

Я же не очень обращал внимание на разговоры по той простой причине, что весь пребывал в приподнято-счастливом состоянии, когда все вдруг на редкость кажется удачным, а предстоящее исполнено значительности и тайны. И в отличие от Дамина, честно говоря, мне бы не хотелось, чтобы все закончилось так быстро…

При очередном крутом извороте тропа вдруг уперлась в огромный, метра три в диаметре, замшелый валун. На южной его стороне, поросшей густой щеткой мха, на уровне человеческого роста мы увидели какую-то надпись, словно тиснутую на зеленом плюше, напоминающую старорусскую азбучную вязь. Над нею торчал проржавевший православный крест с косой поперечиной, а ниже — маленькая стрелка, указывающая, должно быть, направление тропы.