На самом деле

Город показался Филиппенко отвратительным: музеи, боярские палаты и старинные церкви. Наверное, через постройку этой ослепляющей ерунды немцы, Романовы, доктора исторических наук, авторы учебников и другие фальсификаторы истории отмывали деньги. «Вот куда в девятнадцатом веке уходили деньги налогоплательщиков, собираемые якобы на Шестидневную войну с Крымским ханством!» — догадался Филиппенко, прикидывая, о чем напишет следующее сочинение. Наткнулся на торжественное здание, почему-то названное «Домом воеводы» (видимо, ошибочно, как и всё на этом свете). Чтобы скоротать часы до рейса, взял туда билет с экскурсоводом. Толстая бабулька с кислой миной провела его по дому. Филиппенко, спросил, где стояла воеводина кровать и какого цвета было на ней одеяло. Как и ожидалась, представительница школы догматической истории не смогла ему ответить. Александр Петрович сразу же представил аргумент, который выведет в ближайшей своей книге: «Хотя кафедра истории России МГУ кричит о том, что на Руси шестнадцатого века были воеводы, все эти официальные ученые не могут дать каких-то точных сведений о данном институте».

Настроение Филиппенко несколько улучшилось. Спустя пару часов он сел в автобус и поехал в село к брату.

За окном мелькали пейзажи, странные названия и неизвестные постройки. «Губдор, — успевал читать „историк“ на табличках возле деревень. — Салтаново. Чертёж. Тохтуево. Ой, Тюлькино! Федюлькино!» Хотя названия были не очень благозвучными, но между хилыми домиками то здесь, то там виднелись церкви, совершенно друг на друга не похожие и вместе с тем единые в своей нежданной красоте и живописности. В отличие от древнерусских храмов, украшавших страницы хрестоматий, эти церкви были ярче, разноцветнее, как-то крепче, приземленней. По дороге Филиппенко насчитал аж восемь штук.

— Такая вот у нас архитектура, — радостно сказал ему сосед. — В семнадцатом столетии построены! А вы откуда будете?

«Историк» не ответил, только разозлился и подумал: «Все разоблачу! Вот только до квартиры доберусь — и сразу напишу, что церквей тут не было!» Ему хотелось есть, пить, спать…

А за окнами проплывала странно-разноцветная земля с какими-то песками или глиной, из которой здесь и там торчали зонтики-мутанты в человеческий рост — борщевик, по-местному — пиканы. Мелькали то леса, то реки с новыми мостами, то вновь леса, то вновь деревни. Возле Чертежа на трассе Филиппенко увидел остановку из массивного бетона с розовой скамейкой, разрисованной белками и зайками. «Историк» мрачно сплюнул.

Жена брата не была знакома с Филиппенко, но в избу его пустила: горожане были в этих краях редкостью. В обычном пятистенном доме половину занимали брат «историка» с женой, вторая же принадлежала алкоголикам, чьи вопли нередко мешали спать.

На вопрос, где брат, невестка сообщила:

— На работе.

Селообразущим предприятием была зона.

— Снова к полосатикам поставили! — пожаловался сводный брат Александра Петровича, войдя в комнату. — Оп-па, Санька!

Братья обнялись.

Весь оставшийся вечер «историк» Филиппенко излагал брату и его жене свою историю.

— А вот тут у нас редька! — сказал брат Александра Петровича.

Стемнело, но гостей нужно развлекать. Поэтому Саньку, сводив предварительно в баню, повели на экскурсию по огороду.

— А тут вот капуста.

— Я вижу, — сказал Филиппенко. — Отлично растет.

— Так ты, значит, надолго?

— Как выйдет. Не выгонишь?

— Ладно, живи, мне не жалко. Сгодишься в хозяйстве-то. Сможешь козу подоить?

— Не смогу…

— Ну, научим. Снова редька, снова капуста, снова редька… А да, картошку мы тоже выращиваем. А что, может, сходим за грибами?

— Давай, — согласился «историк».

Вокруг было тихо, лишь время от времени раздавались какие-то взвизги.

— Это Сергеиха. Опять мужика, видать, лупит. Вишь, первый-то умер у нее, так она второго себе отыскала. Хороший мужик-то. У нас он сидел, в нашем блоке. Не дрался. Вот до срока и отпустили.

Филиппенко уже начал привыкать к рассказам о тюрьме. Он узнал, что невестка тоже трудится в исправительном учреждении: сторожит на вышке две смены через две. Мысль о том, что примерно на таком же сменном графике находится остальное село — сидят, охраняют, сидят, охраняют, опять сидят, — больше не казалась дикой.

— А, кстати! Кто такие полосатики?

— Хе! — брат усмехнулся. — Думал, что ты знаешь. Так у нас особо опасных называют. Вот один сегодня прибыл — шестерых, значит, зарезал, расчленил и вынес в чемодане. А седьмого…

— Я замерз, — сказал «историк».

— Ну, пошли домой.

Позднее за вечерней водкой Филиппенко попросил:

— Пишу одну статейку. Отнесешь ее на почту? Адрес есть.

— А как же, отнесу! Что за статейка?

— Да в газетку. Открытое письмо. Признаюсь, что украл источник — может, от поджога отмажусь. Заявлю на всю страну: письмо поддельное. А как они проверят?

— Ишь ты! — хмыкнул брат. — Ну что, еще по маленькой?

«Историк» нацепил на вилку кульбик, обмакнул его в сметану. На колени тут же прыгнул рыжий кот.

— Чубайс, пошел отсюда, морда хитрая! — воскликнула хозяйка.

Кот нехотя убрался.

Брат с удовлетворением сообщил: